– Так и сказала? – перебил Анвельт. – «Желает видеть»?

– Не совсем. Я передаю смысл.

– А как она сказала?

– Я не уверена, что мне следует это повторять.

– А я уверен!

– Она сказала: «Передайте своему Крабу, что господин Ребане...»

– Хватит, – прервал Анвельт. – Я понял. Передайте этой сучонке, чтобы она передала своему Фитилю, что господин Анвельт...

– Будет у него точно в назначенное время, – закончила его фразу Роза Марковна. – Спасибо, деточка. Идите работайте.

Секретарша вышла. Анвельт с недоумением уставился на Розу Марковну.

– Я хотел сказать не это!

– "Это" вы скажете ему при встрече. Но на вашем месте я бы сначала послушала, что скажет он. Это может быть важным.

– Важным?! – переспросил Анвельт. – То, что скажет Фитиль? Он может сказать мне что‑то важное?! Он – мне?!

– Мы поговорим об этом потом, – прервала его Роза Марковна. – Продолжайте, – кивнула она юристу.

Совещание продолжилось. Стас Анвельт закурил «гавану», утопил короткое тяжелое тело в мягком офисном кресле с высокой спинкой, спрятался в нем, как краб в нору, поглядывал оттуда остро, злобно своими маленькими крабьими глазками. Он почти не слушал. Он думал.

Совещания, которые в конце каждого месяца президент компании «Foodline‑Balt» проводил со своими ведущими специалистами, правильнее было назвать собеседованиями. Сам он называл это «подбивать бабки». Собственно, все бабки были к этому дню уже подбиты, все отчеты составлены – и официальные, для налоговиков, и неофициальные, для себя. Совещания преследовали другую цель. Они были не коллективные. Главные менеджеры, экономисты и юристы входили в кабинет президента по одному, отчитывались о своей работе за минувший месяц и излагали планы на будущее. Анвельт молча слушал, изредка задавал уточняющие вопросы, и порой создавалось впечатление, что целью его было не выслушать человека, а пристально его рассмотреть, просветить, как рентгеном. Понять.

Да так оно, пожалуй, и было.

Третьим участником этих собеседований всегда была Роза Марковна Штейн. В штатном расписании компании она значилась главным менеджером по кадрам, но все знали, что Анвельт без ее одобрения не принимает ни одного важного решения. В ход совещаний она никогда не вмешивалась, сидела в стороне – седая, грузная, в неизменной черной хламиде до пят, с выражением холодности на патрицианском лице – курила коричневые сигареты «More» и время от времени делала какие‑то пометки в узком черном блокноте. Когда собеседования заканчивались, она еще некоторое время оставалась в кабинете Анвельта, потом уходила, а он вызывал секретаршу и диктовал приказ.

«Подбивание бабок» завершалось совещанием Анвельта с начальником охраны Лембитом Сымером, необщительным эстонцем с холодными рыбьими глазами, бывшим офицером полиции. Никто не знал, о чем они говорят, но через некоторое время выяснялось, что строптивый партнер пошел на уступки, а возникший конкурент вдруг утратил интерес к оптовой торговле продуктами.

На следующее утро приказ вывешивали на доске объявлений в холле. Из него сотрудники узнавали, что кому‑то повышен оклад, кому‑то срезан, а кто‑то уволен. Без объяснения причин. Не за ошибки, за ошибки Анвельт вздрючивал в рабочем порядке и в выражениях не стеснялся. Главная причина всегда была в другом: человек исчерпал свой ресурс, стал ненужным. И все в компании знали, что окончательный вердикт выносит эта пожилая дама, а Стас Анвельт только утверждает его своей старательной подписью, украшенной завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.