– Здорово, Краб, – с улыбкой ответил Томас. – Я тоже рад тебя видеть.

– Другое дело, – удовлетворенно кивнул Краб. – Давай‑ка врежем. Я – коньяку. А ты сам выбирай. Только говорить будем по‑русски. А почему? А потому что это скоро станет запретным удовольствием. Как для школьника покурить в сортире. А для меня уже стало. Ты не поверишь, Фитиль, я беру уроки эстонского языка. Я, эстонец, учусь эстонскому языку. Видел эту белобрысую кобылу, мою секретутку? Вот она меня и учит. Кандидат филологических наук. Нормально? Учит меня моему родному языку. А вот знаешь ли ты, что эстонский язык – он, это, сейчас вспомню. Вот, вспомнил: флективно‑агглютинативный!

– Как? – поразился Томас.

– А вот так! – довольно захохотал Краб. – Не знаешь, Фитиль, не знаешь! И я не знал. А теперь знаю.

– И что это значит? – спросил Томас.

– А вот в это я еще не въехал, – признался Краб. – Потому, блин, и учусь.

– Но зачем?

– Затем! Чтобы эти падлы в мэрии или в правительстве не определили по моему произношению моего социального происхождения. И знаешь как они прислушиваются? Будто шпиона вычисляют! Суки позорные. Вчера еще жопу русским лизали, а сегодня... Сказать, что там считается неприличным, как пернуть? Заговорить по‑русски! Да, я эстонец. И горжусь этим. Нас мало, но мы самая высокая нация в мире и все такое. Но почему я не могу говорить на том языке, на каком хочу? На каком мне, блин, говорить удобней? Это и есть демократия? Новые времена! Дожили, бляха‑муха!

Краб набуровил в фужер французского «Камю» и чокнулся с Томасом, который выбрал все‑таки «Джонни Уокер»:

– Будь здоров, Фитиль!

– Будь здоров, Краб!

– Ты меня Крабом, пожалуй, не называй, – попросил Краб, наливая по‑новой. – Проехали Краба. Называй просто Стасом. Прозит, Фитиль!

– Прозит, Стас, – отозвался Томас. – Но тебе вроде бы грех жаловаться на новые времена, – заметил он, закуривая и с удовольствием ощущая, как разливается по слегка похмельным мозгам хорошее виски.

– А я и не жалуюсь. Я просто высказываю свой плюрализм мнений.

Краб выбрал из сигарного ящика длинную «гавану», со знанием дела обмял, обнюхал, потом обрезал кончик золотой гильотинкой и прикурил от золотого «Ронсона». Развалясь на диване, словно бы испытующе взглянул на Томаса своими маленькими крабьими глазками:

– Хочешь спросить, как я поднялся? Вижу, хочешь. Валяй, спрашивай. Может, и отвечу.

– Не ответишь, – возразил Томас. – И я не спросить хочу, а понять. А объяснять ты не станешь.

– Не дурак ты, Фитиль, но мозги у тебя дурацкие. Повернуты не туда, – прокомментировал Краб. – Верно, объяснять не буду. Скажу вообще. Помогли мне подняться. Умные люди. Советом. А остальное своим горбом добывал, потому как был – что? Стартовый капитал.

– Откуда? – спросил Томас, прекрасно знавший, что в многодетной семье Краба с крепко закладывающим отцом, портовым грузчиком, никогда рубля лишнего не водилось.

– Оттуда! – значительно объяснил Краб, окутываясь дымом «гаваны». – Мы с тобой неплохо заколачивали, так?

– Бывало, что и неплохо.

– И куда ты бабки спускал? На блядей, на пьянки‑шманки. Так? А я каждый бакс заначивал. Каждый, понял? Как знал, нужны будут для большого дела.