— Машина новая, необкатанная, — пожал плечами Главный конструктор. Во-о-от обкатываем…

— Ваня, шутки у тебя, — хихикнул Беляев. И вдруг все понял. — Так ты нас в самую геенну огненную… И не сказал!.. Ну и сукин сын… А, каков?!

— А тебе, Беляев, от этого было бы легче помирать? — огрызнулся Минин.

— А сейчас-то защита на месте?

— Вроде есть, — признался Иван Петрович. И проговорил с любовью отца: — Капризничает малыш, ну?..

— Ну, бляха! — яростно зачесал затылок Беляев. — Может, это все сон? Уж больно круто, как кипяток. Иль мы гадов своим русским духом запарили. И от чувств порвал рубаху на впалой груди.

— Это без всяких сомнений, — согласился Дымкин, не теряющий своей прирожденной интеллигентности в любых ситуациях. — Действительно, почему живы?

— Увернулись, — предположил Василий.

— Нет, тут дело, братки, в другом, — задумчиво проговорил командир. Дело в другом.

— В чем? — спросили хором.

— А в том, что Россия-матушка еще не сгнила, — с веселым напряжением ответил Минин. — Молотили наши родные ребятки в белый свет… Наши родные… в белый свет… как в копеечку.

Серебристый «мерседес», прошелестев по кремлевским булыжникам, остановился у приземистого здания, похожего на казарму. Над бледными и мокрыми куполами церквей Кремля летали тучные каркающие стада ворон.

На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Я уснул под печальную капель осени, замедляя свое наступательное движение по минному полю жизни. Потом раздался телефонный звонок — дзинь-дзинь-дзинь. Я открыл глаза и понял: что-то случилось. Был эмбриональный мрак. Даже фонари не горели на улице. Я нашел телефон, поднял трубку. И услышал то, что ожидал услышать. Это был мой друг и директор моей души Классов, он кричал:

— Алло-алло! Включи телевизор!

— Зачем?

— Я не могу сказать тебе по телефону. Ты ничего не знаешь?

— У меня не работает телевизор. И что я должен знать?

— Передают балет. Ты меня понимаешь?

— Нет, — солгал я.

— С 00 часов. 26-го числа.

— Ну и что? Кто-то очень любит балет, а кто-то минет. Я, например, люблю второе, глядя первое.

— Не выходи на улицу, умоляю! — кричал мой товарищ, не слушая меня. Ты понимаешь?

— Нет, — снова сказал неправду.

— Ты меня слышишь? Не выходи!

Я молчал, слушая вопли товарища, потом спросил его:

— А как же быть? Мне нужны деньги.

— Какие деньги? — завизжал Классов.

— Которые ты мне должен, забыл?

— Зачем тебе сейчас деньги? — в ужасе заныл мой законопослушный приятель. — Ты понимаешь, что происходит?

— Знаю, — сказал я. — Должно быть, ввели, временщики, ХСВСВ? Я у тебя скоро… — И не успел договорить: связь оборвалась. И наступила мертвая тишина.

При мелком факельном свете спичек я нашел каску. Удобный предмет, чтобы сохранить присутствие духа, когда тебя, врага, молотят дубинками спецназа, бутылками, кирпичами, цепями, пулями-дуг'ами, ложью, предательством, ненавистью и прочими необходимыми атрибутами нашей прекрасной рудиментарной действительности.

Нас слишком мало, тех, кто мог бы предотвратить приход смертоносного, всепроникающего часа дня скорби.