И ты доверчиво открываешь то, что просят тебя открыть, и закрываешь то, что просят закрыть. И начинаешь пережевывать лошадиное мясо времен похода Первой Конной на Варшаву.

— Как? Вкусно? — пытает супруга.

— Божественно! — Чмокаешь ее в щечку.

— То-то, путь к сердцу мужчины… — улыбается. — Так ты, милый, отдал статью? — продолжает улыбаться.

— Ты знаешь… дело в том…

— Ты что? Не отнес? — Уже не улыбается, более того, на ее прекрасном лике все признаки гнева, боли, ненависти.

— Выслушай меня…

— Почему? — И это уже не жена, это — фурия, она вскакивает, опрокидывая в постель фрикасе, и ты сидишь в мелко нарезанном жареном мясе и предпринимаешь слабые попытки оправдаться. Но тебя не желают слушать. — Я знаю… ты не хочешь, чтобы я писала… Конечно, куда нам…

— Я тебя… хочу…

— Прекрати! Болван!

— Хватит, а?

— Не-е-ет, какое самомнение!.. Кто тебе дал право судить о моих возможностях?

— Ночью твои возможности… — И не успеваю договорить; подушка спасает жизнь от мельхиорового снаряда. — Ты что, дура совсем?

— Сам дурак!

— И эту женщину я люблю?

— А я тебя не люблю!

— Почему?

— Потому что не хочешь, чтобы я работала в журналистике.

— Работай.

— Да?.. Мало того, что ты воруешь деньги… мои… но еще и палки ставишь в колеса…

— Куда, прости, я вставляю палки?

— Фи! Как ты пошл! Как ты мне мерзок! Ты!.. Ты — мачо!..

— Кто?

— Мачо! Для них женщины — это… это…

— …фрикасе! — И цапнул кусок мяса с простыни. — Божественно!

— Фигляр!.. И… и отдавай мне мои деньги, которые пропил.

— Это мне на костюм. Посмотри, как я хожу… оборванец!

— Вот-вот, я ухожу от тебя…

— Куда?

— К маме.

— Привет ей передавай.

— Клоун!

— Прекрати, женщина, это уже скучно. Давай мировую?

— Никогда. Где мой чемодан?

— Здесь, под кроватью.

— Не трогай меня.

— Я тебе помогаю. Сколько пыли-то…

— А-а-атпусти, паразит!

— Не-а-а!

И мы начинаем изнурительную борьбу в постели, но на жестком фрикасе; борьба приводит к естественному акту согласия и любви.

— Ты меня любишь? — раздвигает ноги, как акробатка Мими в цирке-шапито.

— Люблю!

— Любишь?

— Люблю.

— А тогда почему же?..

— Все потом, любимая…

— Я надеюсь, товарищ режиссер позволит мне, — говорил человек в кителе, поднимаясь по ступенькам на сцену. — Актерам спасибо…

— Да-да, — поспешил М. — Все свободны.

— Свободны? — приподнял бровь Китель.

Но сцена опустела. Человек в кителе задумчиво принялся по ней ходить. И была тишина — лишь скрипели доски под его сапогами.

— Я думаю, того, что мы посмотрели, достаточно? — И закурил папиросу. — М-да!.. Трактор — это хорошо… Свежо.

— Олицетворение безоговорочной победы колхозного строя! — взвизгнула Шадрина.