|
Автор отображает зарождение любви на фоне музыки. К несомненным достоинствам следует отнести литературность изложения". Начался третий период, после периода "кстати" и периода ношения книги: Илья Борисович извлекал из бумажника рецензию. Он был счастлив. Он выписал еще пять экземпляров. Он был счастлив. Умалчивание объяснялось косностью, придирки -- недоброжелательством. Он был счастлив. Продолжение следует, И вот, как-то в воскресенье, позвонил Евфратский: -- Угадайте,-- сказал он,-- кто хочет с вами говорить? Галатов! Да, он приехал на пару дней. Зазвучал незнакомый, играющий, напористый, сладкоодуряющий голос. Условились. -- Завтра в пять часов у меня. Жалко, что не сегодня. -- Не могу,-- отвечал играющий голос.-- Меня тащат на "Черную Пантеру". Я кстати давно не видался с Евгенией Дмитриевной... Актриса, приехавшая из Риги в русский Берлин на гастроль. Начало в половине девятого. Илья Борисович посреди ужина вдруг посмотрел на часы, хитро улыбнулся и поехал в театр. Театр был плохонький -- не театр даже, а зал, предназначенный скорее для лекций, нежели для представлений. Спектакль еще не начинался, в холодном вестибюле потрескивал русский разговор. Илья Борисович сдал старухе в черном трость, котелок, пальто, заплатил, опустил жетон в жилетный карманчик и, медленно потирая руки, огляделся. Рядом стояла группа из трех людей: молодой человек, про которого Илья Борисович только и знал, что он пишет о кинематографе, жена молодого человека, угловатая, с лорнетом, и незнакомый господин, в пижонистом пиджаке, бледный, с черной бородкой, красивыми бараньими глазами и золотой цепочкой на волосатой кисти. -- Но почему, почему,-- живо говорила дама,-- почему вы это поместили? Вить... -- Ну что вы к бедняге пристали?-- радужным баритоном отвечал господин.-- Бездарно, допустим. Но, очевидно, были причины... Он добавил что-то вполголоса, и дама, звякнув лорнетом, воскликнула: -- Извините, по-моему, если вы печатаете только потому, что он дает деньги... -- Тише, тише,-- сказал господин.-- Не разглашайте наших тайн. Тут Илья Борисович встретился глазами с молодым человеком, мужем угловатой дамы, и тот как бы замер, а потом, вздрогнув, застонал и начал как-то напирать на жену, которая, однако, продолжала: -- Дело не в этом несчастном Ильине, а в принципах. -- Иногда приходится ими жертвовать,-- сдержанно отвечал баритон. Но Илья Борисович уже не слышал и видел сквозь туман и, совершенно потерявшись, совершенно еще не сознавая ужаса происшедшего, а только стремясь инстинктивно поскорее отойти от чего-то стыдного, гнусного, нестерпимого, подвинулся было к смутному столику, где смутно продавались билеты, но вдруг судорожно повернул вспять, толкнул при этом спешившего к нему Евфратского и, очутившись опять у гардероба, протянул свой жетон. |
