|
Я не знаю, почему они прут на меня. Умоляю вас, отвяжитесь, я не трогаю вас, не трогайте и вы меня-- я уступлю вам-- только отвяжитесь. -- Но мелочью у меня не наберется,-- тихо сказал Романтовский.-- Вот разве что разменяете десятку. Разменяли и, ухмыляясь, ушли. Проверенную на свет ассигнацию Густав спрятал в железную копилку. Соседу однако они покоя не дали. Их просто бесило, что, невзирая на состоявшееся знакомство, человек оставался все таким же неприступным. Он избегал с ними встреч, так что приходилось подстерегать и ловить его, чтобы на миг заглянуть в его ускользающие зрачки. Обнаружив ночную жизнь его лампы, Антон не выдержал и, босиком подойдя к двери, из-под которой натянутой золотой нитью сквозил свет, постучал. Но Романтовский не отозвался. -- Спать, спать,-- сказал Антон, хлопая ладонью по двери. Свет молча глядел сквозь щель. Антон потеребил ручку. Золотая нить вдруг оборвалась. С тех пор оба, особенно Антон, благо днем не работал, установили наблюдение за бессонницей соседа. Но враг был хитер и наделен тонким слухом. Как бы тихонько ни приближаться к двери, свет за ней мгновенно погасал, будто его и вовсе не было,-- и только если очень долго стоять, затаив дыхание, в холодном коридоре, можно было дождаться возвращения чуткого луча. Так падают в обморок жуки. Слежка оказывалась весьма изнурительной. Наконец братья поймали его как-то на лестнице и затеснили. -- Предположим, я привык читать по ночам. Какое вам дело? Дайте мне пройти, пожалуйста. Когда он повернулся, Густав в шутку сбил с него шляпу. Романтовский поднял ее, ничего не сказав. Через несколько дней вечером, улучив мгновение-- он возвращался из уборной и не успел юркнуть к себе,-- братья столпились вокруг него. Их было только двое, но все-таки они ухитрились столпиться -- и пригласили его зайти к ним. -- Есть пивцо,-- сказал Густав, подмигнув. Он попытался было отказаться. -- Ну чего там, пойдем! -- крикнули братья, взяли его под мышки и повлекли. (При этом они чувствовали, какой он худой, тонкие предплечья, слабые, нестерпимый соблазн -- эх бы, сжать хорошенько, до хруста,-- эх, трудно сдержаться, ну хотя бы ощупать, на ходу, так, легонько...) -- Больно,-- сказал Романтовский.-- Оставьте, прошу вас. Я могу идти и один. Пивцо, большеротая невеста Густава, тяжелый дух. Романтовского попробовали напоить. Без воротничка, с медной запонкой под большим беззащитным кадыком, с длинным бледным лицом и трепещущими ресницами, он в сложной позе сидел на стуле, кое-что подкрутив, а кое-что выгнув, и когда встал, раскрутился как спираль. |
