— Благодарю вас, сэр, — отрывисто пролаял сержант-майор Филпотт.

Пестрая команда уставилась с благоговейным трепетом на личность, которой будут вверены их жизни на следующие три месяца. В конце концов, он был тем, кто повидал врага и вернулся домой, чтобы рассказать об этом.

— Что ж, займемся вами, — сказал он и повел своих новобранцев, тащивших с собой все, начиная от разбитых чемоданов до бумажных свертков, по улицам Эдинбурга ускоренным шагом только для того, чтобы местные жители не успели сообразить, каким недисциплинированным был весь этот сброд.

Несмотря на непрезентабельный вид, прохожие тем не менее останавливались и приветствовали их аплодисментами. Уголком глаза Чарли заметил, что один из них единственной оставшейся рукой опирался на костыль, заменявший вторую ногу. Двадцатью минутами позднее, преодолев подъем, оказавшийся самым крутым в жизни Чарли и чуть не лишивший его дыхания, они вошли в казармы Эдинбургского замка.

В тот вечер Чарли, почти не раскрывая рта, прислушивался к акцентам людей, без умолку болтавших вокруг него. После ужина, состоявшего из горохового супа — «по одной горошине на каждого», — острил дежурный капрал, и мясных консервов, он был расквартирован, ежеминутно узнавая новые слова, в большом спортивном зале, временно вмещавшем четыре сотни коек, каждая из которых едва достигала двух футов в ширину и стояла в футе от соседней. На тонком матрасе из конского волоса находились одна простыня, одна подушка и одно одеяло. Так требовали королевские наставления.

Тогда впервые Чарли пришло в голову, что Уайтчапел-роуд 112 мог бы считаться роскошным жилищем. Уставший до изнеможения, он свалился на неразобранную постель и заснул мертвецким сном, но только для того, чтобы проснуться, как всегда, в четыре тридцать следующего утра. В этот раз ему, однако, не надо было идти на рынок и уж конечно не надо было выбирать, что съесть на завтрак.

В пять часов одинокая труба вывела его компаньонов из сонного оцепенения. Чарли уже поднялся, умылся и был одет, когда к ним вошел, печатая шаг, человек с двумя полосками на рукаве. Он с шумом захлопнул за собой дверь и закричал: «Подъем, подъем, подъем!», — всякий раз пиная конец кровати, если в ней угадывались очертания находящегося там человека. Зеленые новобранцы подскакивали и бежали в очередь к тазам, чтобы умыться ледяной водой, которая менялась только после каждого третьего человека. Некоторые затем бросались в уборные, которые находились за дальней стенкой зала и источали запах почище того, что стоял на задворках Уайтчапел-роуд в душный летний день.

Завтрак состоял из одного черпака каши, половины чашки молока и галеты, но никто не жаловался. Жизнерадостный шум, доносившийся из этого зала, не оставил бы у немцев никаких сомнений в том, что эти рекруты разобьют любого врага.

В шесть часов, после того как были заправлены и проверены постели, они нехотя потащились в холодной предрассветной мгле на заснеженный плац.

— Если это прекрасная Шотландия, — услышал Чарли акцент кокни, — то я — эскимос.

Впервые после того, как он покинул Уайтчапел, Чарли рассмеялся и подошел к юноше значительно ниже себя ростом, который сжимал руки между ног, пытаясь их согреть.

— Откуда ты родом? — спросил Чарли.

— Из Поплара, приятель. А ты?

— Из Уайтчапела.

— Чертовски далеко.

Чарли пристально посмотрел на своего нового знакомого. Юноша был не более пяти футов и трех дюймов ростом, худощавый, с темными курчавыми волосами и блестящими глазами, которые все время находились в движении, как будто ожидая подвоха. Его потертый с заплатами на локтях костюм сидел на нем как на вешалке.

— Меня зовут Чарли Трумпер.