— Лучше не надо, — предостерег я ее, не отрывая взгляда от газеты, — потому как вы значитесь седьмым пунктом в повестке дня следующего заседания правления.

— А кто будет выступать с моим вопросом? — с беспокойством в голосе спросила Кэти.

— Не я, это уж точно, — ответил я. — И мне не приходит в голову никто другой, кто бы смог сделать это.

Следующие две недели, проходя всякий раз в свою спальню мимо комнаты Кэти, я обращал внимание на то, что стук пишущей машинки больше не доносится. В конце концов меня разобрало такое любопытство, что однажды я даже заглянул в приоткрытую дверь ее спальни. Кэти стояла перед зеркалом. Рядом с ней на подставке находился большой белый планшет, усеянный множеством цветных флажков и стрелок.

— Уйдите, — бросила она, не оборачиваясь. Я понял, что мне ничего не остается, как только ждать заседания правления.

Доктор Аткинз предупредил меня, что публичное выступление может оказаться для девушки слишком тяжелым испытанием и что я должен быть готов к тому, чтобы отправить ее домой, если у нее начнут проявляться признаки переутомления.

— Смотрите, не давите на нее слишком сильно, — повторил он в заключение.

— Я не позволю этому случиться, — пообещал я.

В четверг утром все члены правления сидели на своих местах вокруг стола за три минуты до начала заседания. Оно началось на спокойной ноте с извинений за отсутствие, за которыми последовала раздача стенограмм последнего собрания. Тем не менее Кэти пришлось ждать около часа, потому что, когда мы подошли к третьему вопросу повестки дня, который не стоил выеденного яйца и предусматривал простое принятие решения о возобновлении нашей страховки в банке «Пруденшл», Найджел Трентам воспользовался этим предлогом, чтобы вывести меня из равновесия. Я, может быть, и вышел бы из себя, если бы не видел, что ему очень хочется этого.

— Мне кажется, что настало время поменять банк, господин председатель, — заявил он. — Я предлагаю перевести наш полис в «Лигал энд Дженерал».

Я посмотрел туда, где сидел человек, одно присутствие которого всегда напоминало мне о Гае Трентаме и о том, как он мог бы выглядеть к своим пятидесяти годам. Младший брат носил щегольский двубортный костюм, который успешно скрывал его полноту. Однако двойной подбородок и лысину скрыть было невозможно.

— Я должен довести до сведения правления, — начал я, — что наша компания имеет дело с «Пруденшл» уже больше тридцати лет. И более того, они ни разу не подводили нас за все это время. Не менее важно то, что «Лигал энд Дженерал» вряд ли сможет предложить нам более выгодные условия.

— Но они владеют двумя процентами акций компании, — указал Трентам.

— «Пруденшл» же владеет пятью, — напомнил я членам правления, поняв, что Трентам опять не выполнил домашнее задание. Спор мог бы затянуться на часы, если бы не вмешалась Дафни и не поставила вопрос на голосование.

Хотя Трентам потерпел поражение, оказавшись со своими сторонниками втроем против семерых, препирательство послужило напоминанием всем сидящим за столом о том, к чему он стремится в будущем. За последние полтора года Трентам, используя деньги матери, довел свою долю участия в акционерном капитале компании, по моей оценке, до четырнадцати процентов. Это не вызывало бы опасений, если бы я с болью в душе не осознавал, что попечительский совет Хардкасла также имел семнадцать процентов нашего акционерного капитала, которые первоначально предназначались Дэниелу, а теперь, в случае смерти миссис Трентам, автоматически переходили к следующему родственнику сэра Раймонда. Несмотря на проигранное голосование, Найджел Трентам не проявлял признаков отчаяния.