Изменить размер шрифта - +

Я перегнулась через перила и увидела, что рельсы тянутся сквозь переделанный гараж и с другой стороны пересекают 23-ю улицу, проходят между двумя домами и теряются из виду на северном перекрестке.

– Что это? – спросил Мерсер.

– Это старая дорога «Хай-Л айн». Очередное чудо с Адской Кухни. Когда пути подняли над уровнем Улицы Смерти, к северу от депо, все равно надо было как-то доставлять поезда к мясным рядам в районе 14-й улицы. Поэтому к югу от 13-й построили эту насыпь. Разве вы не заметили старые пути?

Мы с Мерсером переглянулись и покачали головами.

– Езжайте на Десятую авеню и поверните налево. Права на воздушное пространство были распроданы, поэтому тут настроили складов прямо поверх старого участка «Хай-Лайн». Но в районе двадцатых улиц и до самого Гансвортского рынка вы везде увидите рельсы.

Дотри вышел из кабинета в юго-западной части этажа и поинтересовался:

– Удивительное помещение, не правда ли? Наша галерея – единственная в городе, чьи владельцы сообразили использовать в своем дизайне этот кусочек старины. Рад, что вам так понравилось.

Он пригласил нас в свой прохладный офис, и я с удивлением заметила на его лбу капельки пота – несмотря на то, что во всей галерее работали кондиционеры. А он постоянно вытирал пот, стекающий по шее.

Мы представились, и он пригласил нас занять места напротив стола. Тут не было ни намека на его прежнюю опрометчивость, хотя он мало изменился со времен тех фотографий, что печатали в газетах во время суда над Глостером. Только брюшко выросло и второй подбородок испортил некогда волевую линию первого.

– Уверен, вам все известно о моем прошлом, детектив, – закинул Дотри пробный камень, и его глазки забегали, изучая нас, пока он старался определить уровень нашей враждебности и степень осведомленности. Его руки, сложенные на столе, дрожали, поэтому он не переставал вытирать шею и лоб, даже когда в этом не было необходимости. – Но вы должны понять, что я обожал Дениз Кэкстон и буду рад помочь вам.

Любезность Дотри ничуть не тронула детектива Чэпмена, поэтому я откинулась на спинку стула, как гость, которого пустили на допрос, но который не собирается его вести. Майк видит уязвимость свидетеля и, в отличие от беседы с Лоуэллом Кэкстоном, прекрасно справится сам.

Майк позволил Дотри думать, что если тот посвятит нас в тайны его уклонения от уплаты налогов, мы забудем то старое дело и перейдем к загадке смерти Дени. Это, похоже, успокоило дилера, ведь рассказывать придется то, что мы и так знаем. Как будто это признание возвысит его в наших глазах.

Затем Майк подвинул стул так, чтобы оказаться напротив жертвы.

– А теперь, Брайан, – произнес он, прекрасно осознавая, что обращение по имени опускает Дотри еще на несколько ступенек по социальной лестнице, – расскажите о ней.

Мне показалось, Дотри обрадовался, что разговор перешел с его персоны на партнершу:

– О, Дени… Она – это единственная причина, почему я не оставил этот бизнес, после того как…

– Нет, Брайан, нет. Не о Дени. Я хочу, чтобы вы рассказали о девочке – об Инге Лунен.

Его влажная кожа вновь покрылась потом, он посмотрел на Мерсера, потом на меня в надежде, что мы перебьем Чэпмена или попросим его сменить тему.

– Я не имею никакого – слышите?! – никакого отношения к той девочке, детектив. Меня не привлекли к суду. А этого грязного ублюдка надо было вздернуть и…

– Возможно, вздернуть стоило вас. Только, боюсь, это доставило бы вам больше удовольствия, чем заслуживает такой извращенец, как вы. Просто не забывайте, что у убийства нет срока давности. Станете играть с нами в игры, скажете хоть слово лжи – пусть даже из лучших побуждений – о Дениз Кэкстон, об Омаре Шеффилде, и…

– Об Омаре? А при чем тут он?

Воротник его темно-зеленой спортивной рубашки насквозь промок от пота, как и подмышки.

Быстрый переход