Творог со сметаной, варенье, остатки клубники и чай вместе с неожиданно выползшим из‑за облаков солнцем создавали весеннее настроение.
– Алевтина Васильевна, – обратился к хозяйке Евгений, – у меня к вам еще одна просьба. Я допускаю, что она может не соответствовать вашему желанию, но это очень поможет мне. Сейчас мы с вами заключим контракт. Вы собственноручно напишете заявление в частное детективное бюро «Шериф» на мое имя с просьбой провести расследование обстоятельств смерти вашего сына Козлова Павла Сергеевича. Я выдам вам квитанцию о предварительной оплате – так нужно для моего официального статуса и налоговой инспекции. Разумеется, вы не будете не только ничего оплачивать, но и вообще принимать участия в чем бы то ни было. Заявление останется у вас. Если я скажу, что его нужно кому‑то показать, вы сделаете это; если все обойдется – порвете. Документы оформим задним числом, в Приморск я приехал двенадцатого. Хорошо?
Она молча смотрела на него и все никак не могла решиться нанять детектива для поисков убийц своего сына – это не укладывалось в ее сознании, что‑то мешало, претила мысль о мести, пугало возможное противоречие с привычными и потому казавшимися единственно законными следственными инстанциями государственных органов.
– То, что вы собираетесь делать, Женя, опасно?
– Для нас с вами – нисколько, Алевтина Васильевна! Потому что я понятая не имею, что я собираюсь делать.
Глава десятая
1
В полдень задрипанный «ЛАЗ» вернул его на Приморский автовокзал. Добравшись до первого же переговорного пункта, Евгений заказал десятиминутный разговор с Парижем.
Следовало сосредоточить внимание на Грошевской. Ее причастность к убийству была настолько очевидной, что бездействие Ленциуса не находило оправдания. Слышать из уст приближенной ко двору тележурналистки «Не свисти, мусор!» было бы смешно, когда бы за ее поведением не прочитывалось чье‑то влияние. Переписывая кассету, да и решившись на встречу, она, конечно, знала, с кем именно предстоит иметь дело, и знала, что к милиции – по крайней мере, к местной – Евгений отношения не имеет. Нападение незнакомцев из «волги», которому явно предшествовала слежка, не оставляло сомнений, что ее проинструктировали. Кто‑то лихо использовал эту дуру, чтобы замести следы.
Окончательно распогодилось. По улице проследовала толпа разгоряченных мужчин. Судя по следам крови на лицах, изорванной одежде, отчаянной жестикуляции и возбужденным голосам, где‑то неподалеку произошла драка. Со стороны Столичного шоссе проскочили две машины «скорой помощи». Накануне в городе взорвали недостроенную АТС – об этом писали газеты. Приморск, где, по впечатлению Евгения, каждый второй носил милицейскую форму, чинный и благородный, искусственно прилизанный перед предстоящими выборами губернатора, начинало лихорадить. На столбе напротив переговорного пункта алел предвыборный листок: с фотографии смотрел улыбающийся Гридин; рядом была нарисована большая цифра «1» и написано слово «Да!». Кто‑то пририсовал к «1» поперечину, и теперь она выглядела как свастика; слово «Да!» было крест‑накрест зачеркнуто и сверху написано «Нет!».
«Париж! Пройдите в первую!» – прогундосил динамик.
Евгений метнулся от окна к телефону.
– Алло!.. Алло!.. «Минуточку, ожидайте».
Ожидание показалось нестерпимо долгим, сердце стучало как после часовой пробежки. «Говорите!..»
– Алло!..
– Женя! – послышался родной голос. – Женя, ты?
– Я, я, Валерия, привет!
– Боже! Ну почему ты не звонил?! Куда ты пропал?!
– Как вы там?
– У нас все хорошо. |