В изложении Булатовой, к которой присоединился ее золотозубый муж, эта жизнь представлялась куда более страшной, чем жизнь негритянских рабов, шахтеров, чикагских полисменов, летчиков‑испытателей и рэкетиров, вместе взятых. Он кивал, украдкой поглядывая на каминные часы и считая минуты, ни одной из которых Евгений не велел терять попусту…
В двадцать два пятнадцать последним автобусом Игорь Васин выехал в Елабугу, откуда до Набережных Челнов было полчаса езды.
3
Алевтина Васильевна Козлова набирала у колонки воду, когда на проселке, что протянулся вдоль лимана, появились две машины. Срезав путь, они устремились к ее дому. Она почувствовала, что случилось что‑то непредвиденное и, наверное, плохое. Хотя и не могла себе представить, что еще плохого может случиться в ее жизни после смерти сына.
Из машин выскочили какие‑то люди в масках с разрезом для глаз, носить которые стало в последнее время одинаково модно у милиции и у бандитов. Ни тем, ни другим во дворе Козловых, казалось бы, нечего делать.
– Что вам нужно? – крикнула Алевтина Васильевна на бегу, позабыв о ведрах. – Кто вы?
Восемь вооруженных автоматами человек рассыпались по двору и стали бесцеремонно обшаривать сарай, деревянную пристройку и летнюю кухню; трое вошли в дом.
– Вы хозяйка? – спросила маска, когда Алевтина Васильевна поравнялась с машинами.
– Я.
– Давай ее сюда! – крикнула другая маска, выглянув из дома.
– Михеич! Леля! – истерично позвала соседей хозяйка, и те услышали, выбежали из ворот, но растерянно остановились при виде машин и вооруженных людей.
Алевтину Васильевну ввели в дом.
– Без паники, мы из милиции. – Одна из масок быстро ощупала одежду на ней, будто у нее мог быть спрятан под юбкой «маузер». – Управление по оргпреступности.
В другое время остроумная и начитанная учительница не преминула бы поинтересоваться, не следует ли до маразма нелепое название милицейского отдела понимать так, что именно там эту преступность организовывают, и не правильнее ли было бы назвать его Управлением по борьбе с организованной преступностью. Но сейчас чувства и мысли ее смешались.
– Сядьте, – подтолкнули ее к стулу.
– Чего вы хотите? – прошептала Алевтина Васильевна, сев.
– Где Столетник?
– Сто‑лет‑ннк? – не поняла она. – В горшке на подоконнике.
– Вы мне тут дурочку не валяйте! Столетник Евгений, приятель вашего сына из Москвы?
Она, наконец, догадалась, что ищут эти люди, и, помолчав, попыталась собраться с мыслями.
– Дайте ей воды! – одна из масок уселась напротив.
– Я не хочу воды.
– Зачем он приезжал к вам? – продолжала допрос маска, не слушая ее возражений.
Никогда еще с пятидесятпчетырехлетней женщиной не обращались так грубо, и даже давно забытый муж – гулена и пьяница – не позволял себе подобных выходок. Она не знала, что нужно отвечать, чтобы не навредить Евгению.
– Не молчите. Мы все равно узнаем.
– А что вы хотите услышать от меня?
– Повторяю вопрос. Зачем к вам приезжал Столетник и где он сейчас находится?
Она взяла из чьих‑то рук теплую еще воду из чайника, отпила и глубоко вздохнула.
– Я не знаю. Он был здесь проездом, я никогда его раньше не видела. Мы ходили с ним на могилу моего сына.
– Это он вам сказал, что находится здесь проездом?
– Да.
В спальне скрипнула дверь шкафа. Алевтина Васильевна почувствовала, что вот‑вот упадет в обморок, потому что в шкафу ее, на полке под бельем, лежал блокнот Павла, а вместе с ним – договор с детективным бюро и ее заявление с просьбой расследовать обстоятельства смерти сына. |