-  Меня тоже облей, - попросила Аля.

    Я схватил ведро, зачерпнул им воды и облил ее издалека, прямо от корчаги. Наполнил следующее, донес до полки и, подняв над девушкой, вылил медленной струей, охлаждая тело. Наша лучина давно погасла, и баня освещалась только подернутыми золой угольями в печи. Я разворошил их. Стало немного светлее. Алино тело казалось бронзовым на фоне угольной черноты стены. Я нагнулся к ней и стал всматриваться в лицо. Она открыла глаза, ответила коротким взглядом и снова их закрыла.

    -  Я люблю тебя, - прошептали мои одеревеневшие губы.

    Я опустился на нее. Она подняла ноги и обхватила мои бедра.

    -  Я люблю тебя, - повторил я и начал входить в нее, раздвигая неподатливую девичью плоть.

    В какой-то момент она отстранилась и вздрогнула. Я тут же остановился. Около минуты мы не двигались. Я старался не шевелиться, чтобы не причинить ей боли. Ничего другого я сделать не мог. Выйти из нее было невозможно. Я уже не управлял собой.

    -  Я люблю тебя! - вскрикнула Аля каким-то горловым голосом.

    Она прижалась ко мне, бросила навстречу бедра, и мы ринулись друг в друга, преодолев последнюю девственную преграду, и слились в одно целое…

    …Реальный мир постепенно восстанавливал свои формы. Мы продолжали лежать в той же позе, в которой нас застал оргазм. Сладость соития не прошла, лишь стала менее острой. Эрекция у меня не прекратилась, и Аля не отпускала меня. Я не чувствовал обычного в такой момент опустошения и продолжал желать ее. Начались долгие, бесконечные ласки, нежные руки и сумасшедшие слова.

    Тела источали «сладкий мед» и соленый пот. Острота ощущений постепенно возвращалась к нам, а с ней и желание.

    Я еще задним умом думал о том, что Але может быть больно, о том, что в первый раз нельзя злоупотреблять близостью, что женщин только самоотверженность и любовь заставляют терпеть гиперсексуальность эгоистичных мужчин…

    Все прочитанное когда-то крутилось в голове, но Аля, судя по действиям, была не согласна с сексологами и не выпустила меня из себя, пока полностью не опустошила.

    …Потом мы возвращались в дом по узкой тропинке сквозь треск цикад и бледные лунные пейзажи ночного сада. Дом уже спал, и мы осторожно прошли в мою комнату.

    Я зажег свечу, и Аля начала разбирать постель. Делала она это медленно, в полусонной истоме. Наконец, постель была готова. Задув свечу, я снял халат и голым стоял у окна, наслаждаясь перед сном ночной прохладой.

    -  Это все так любятся? - спросила Аля, придирчиво и нескромно рассматривая меня.

    «Все, кто любит друг друга и знает сексопатологию, физиологию, анатомию, психологию, у кого на это хватает здоровья, и те, кого не преследуют комплексы и предрассудки, а особенно те, у кого к этому есть талант», - подумал я про себя, опять не учтя ее способность понимать мысли.

    -  Ты знаешь, я ничего не поняла из того, о чем ты сейчас думал.

    -  Ничего, вот выучишь азбуку, прочитаешь много книг и все поймешь. Как, кстати, твоя учеба? Я купил тебе бумагу.

    -  А что такое бумага? Это то, на чем дают вольную?

    -  На бумаге пишут и вольные, и книги. Ты видела Библию?

    -  Видела в церкви.

    -  Так вот, Библия, как и другие книги, написана на бумаге.

    -  А зачем мне ее так много? - спросила Аля и искоса посмотрела на берестяной короб, о котором я, честно говоря, забыл.