|
Из-за этого анализ становится неясным и ненадежным. Ганс идет своим собственным путем и ничего не делает, когда его хотят с него сманить. Очевидно, что его теперь интересует люмпф на пи-пи; почему – мы не знаем. История с шумом прояснена столь же малоудовлетворительно, как и история с желтыми и черными панталонами. Я подозреваю, что его тонкий слух очень хорошо заметил различие в шуме, когда мочится мужчина или женщина. Однако анализ несколько искусственно втиснул материал в противоположность обеих потребностей. Читателю, который пока еще сам анализа не проводил, я могу только дать совет не пытаться понять все сразу, а уделять беспристрастное внимание всему происходящему и ожидать дальнейшего.
11 апреля. Сегодня утром Ганс снова приходит в комнату, и, как во все последние дни, его выставляют. Позднее он рассказывает: «Послушай, что я подумал: Я сижу в ванне, тут приходит слесарь и отвинчивает ее. Затем он берет большое сверло и бьет меня в живот». Отец переводит для себя эту фантазию. «Я в кровати у мамы. Тут приходит папа и меня прогоняет. Своим большим пенисом он оттесняет меня от мамы». Пока мы хотим воздержаться от своего суждения. Затем он рассказывает нечто другое, что он себе выдумал: «Мы едем в поезде в Гмунден. На станции мы надеваем одежду, но не успеваем, и поезд уходит вместе с нами». Позднее я спрашиваю: «Ты когда-нибудь видел, как лошадь делает люмпф?» Ганс. Да, очень часто. Я. Она производит при этом сильный шум? Ганс. Да! Я. Что напоминает тебе этот шум? Ганс. Как будто люмпф падает в горшок. Лошадь в омнибусе, которая падает и производит ногами шум, наверное, и есть люмпф, который падает и производит при этом шум. Страх перед дефекацией, страх перед тяжело нагруженной телегой в общем и целом соответствует страху перед тяжело нагруженным животом. Этими окольными путями начинает для отца неясно вырисовываться истинное положение вещей. 11 апреля за обедом Ганс говорит: «Эх, если бы у нас в Гмундене была ванна, тогда мне не нужно было бы ходить в баню». Дело в том, что в Гмундене, чтобы его помыть, его всегда водили в расположенную поблизости баню, против чего он обычно с бурными рыданиями протестовал. Также и в Вене он всегда вопит, когда его, чтобы искупать, сажают или кладут в большую ванну. Он должен купаться стоя или на коленях. Эти слова Ганса, который теперь начинает давать пищу анализу самостоятельными высказываниями, устанавливают связь между обеими последними фантазиями (о слесаре, отвинчивающем ванну, и о неудавшейся поездке в Гмунден). Из последней фантазии отец справедливо сделал вывод об антипатии к Гмундену. Впрочем, это опять хорошее напоминание о том, что материал, всплывающий из бессознательного, следует понимать не с помощью предыдущего, а с помощью последующего. Я спрашиваю его, чего он боится. Ганс. Того, что я упаду. Я. Но почему ты никогда не боялся, когда тебя купали в маленькой ванне? Ганс. Потому что я в ней сидел, потому что я не мог в ней лечь, ведь она была слишком маленькая. Я. А когда ты в Гмундене катался на лодке, ты не боялся, что упадешь в воду? Ганс. Нет, потому что я держался руками и не мог там упасть. Я боюсь, что упаду, только тогда в большой ванне. Я. Тебя ведь купает мама. Разве ты боишься, что мама тебя бросит в ванну? Ганс. Что она уберет руки и я упаду в воду с головой. Я. Ты же знаешь, что мама любит тебя, ведь она не уберет руки. Ганс. Я так подумал. Я. Почему? Ганс. Этого я точно не знаю. Я. Быть может, потому, что ты плохо себя вел и поэтому подумал, что она тебя больше не любит? Ганс. Да. Я. А когда ты присутствовал при купании Ханны, быть может, тебе хотелось, чтобы мама отняла руки и Ханна упала? Ганс. |
