– Бомба! – пронзительно закричал капрал. Он сгреб женщину с кровати, как тряпичную куклу, и сунул ее в руки Шредеру, выталкивая промышленника обратно в коридор. Затем, переступив мертвую женщину, Гаррисон подхватил плачущего ребенка.

– Мой ребенок! Мой сын! – оставив жену в коридоре, Шредер опять появился в дверях. Он шагнул в комнату.

– Назад! – заорал Гаррисон. – Ради Бога, назад!

Он перебросил ребенка через комнату в руки отца, метнулся к двери, но споткнулся о распростертое тело няни. Пролетев головой вперед между бомбой и дверным проемом, он растянулся на полу, отчаянно желая как можно быстрее оказаться в коридоре, его взгляд был прикован к горящему свертку.

Это был его конец, и он знал это. Гаррисон знал, – каким то образом почувствовал, – что бомба собирается взорваться.

И именно в этот момент она взорвалась.

Глава 2

Когда к Шредеру вернулось сознание, он обнаружил, что находится на больничной койке. Его жизнь поддерживалась причудливым переплетением множества трубок, капельниц, проводов, инструментов и механизмов. Кених в марлевой маске сидел у края кровати. Его голова склонилась, и слезы падали на руки, скрещенные на коленях. Слезы не были в характере Вилли Кениха.

– Вилли, – почти шепотом позвал Шредер. – Где я? – Он говорил по немецки.

Кених поднял глаза, его рот открылся, свет возвращения к жизни замерцал в его налитых кровью глазах.

– Полковник! Полковник, я...

– Где я? – настаивал Шредер.

– Все еще в Ирландии, – ответил Кених. – Вас нельзя было перевозить, вот уже восемь, нет, почти девять дней. Но теперь – теперь вы поправитесь!

– Да, я поправлюсь, но...

– Да, господин полковник?

Шредер попытался улыбнуться, но получилась гримаса.

– Вилли, мы здесь одни. Зови меня Томас. И вообще, с этого момента ты должен всегда называть меня Томас.

Кених кивнул в ответ светловолосой головой.

– Вилли, – снова произнес Шредер, – я обязательно поправлюсь, да. Но ты должен знать то, что знаю я. Та бомба прикончила меня. Мне остался год, два, если повезет. Я чувствую это.

Кених опустился на колени у края кровати. Он взял руку своего полковника и погладил ее. Пожатие Шредера было удивительно сильным. Он сжал руку Кениха, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям.

– Вилли, бомба! Мой ребенок! Мой Генрих!

– Произошло чудо, – быстро ответил ему Кених, ни царапинки, ни отметинки.

– Ты не лжешь мне?

– Конечно, нет, Томас. С мальчиком все в порядке. С его матерью тоже.

– А... Герда?

Кених отвел взгляд.

Шредер на секунду прикрыл глаза.

– Она страдала?

– Нет, совсем нет. Бомба взорвала часть наружной стены отеля. Герда взорвалась вместе с ней. Нашли.., только части тела. Возможно, это и к лучшему.

Шредер тяжело кивнул.

– Это урок, – прошептал он. – Никогда не надо смешивать дело с удовольствием. Прямо отсюда мы должны были лететь в Австралию. Мне не стоило брать семью с собой.

– Кто мог знать, – ответил Кених Шредер нахмурился так, что весь лоб покрылся морщинками.

– Это так тяжело вспоминать. Все произошло так быстро. Там был еще кто то.., молодой человек. Высокий. Красивый мальчик. Ах, да! Красноголовый. Британский военный полицейский. Что с ним?

– Он жив, – сказал Кених, – но ослеп. Ран у него было совсем немного, но глаза отказали.

Обдумав услышанное, Шредер кивнул, а затем медленно покачал головой.

– Это очень плохо, – сказал он. – Он спас меня, моего ребенка, мою жену. Спас нам жизни, а сам ослеп.