* * *

Терри и Вятт тоже взмокли, но для них это был пот крайнего ужаса. Они стояли с открытыми ртами и не могли отвести взгляд от серой стены, которая маячила как раз за открытой дверью. Стена, казалось, слегка просвечивала: она пропускала в дом тусклый свет, но при этом создавала захлестывающее чувство клаустрофобии. У всех дверей и окон была та же самая история. Дом превратился в крысоловку, и они были крысами.

– Попались! – ее голос был чуть слышным.

– Да, – в тусклом свете Вятт был пепельным. – Но все же должен быть еще выход. Теперь либо он, либо мы. – Он двинулся к лестнице, но Терри схватила его за руку.

– О нет! Только не это, Гарет. Это убийство. Чистое убийство.

– Убийство? – он повернулся к ней. – А что, по твоему, я собирался сделать с Кенихом, Терри? Что, ты думаешь, он сделает с нами'? Теперь это не вопрос “правильно не правильно”. Теперь это вопрос жизни или смерти – нашей или Гаррисона. Разве ты не понимаешь? Разве ты не чувствуешь, как он становится сильнее? Поверь мне, если я не разделаюсь с ним, он наверняка расправится с нами!

– Гарет! – они были на полпути вверх по лестнице, когда она снова схватила его за руку.

Ее горло сводила судорога.

Он повернулся и, запнувшись, сел на лестнице. Пальцы сжали дробовик, взгляд был пристальным.

Серая стена следовала за ними по пятам, отрезая остальную часть дома. Лестница вела в серость, где терялась из виду.

Вятт вскочил на ноги и потащил спотыкающуюся, задыхающуюся Терри наверх, к площадке. Серая стена последовала за ними и остановилась у начала лестницы. Зубы Терри "стучали, когда она повисла у него на шее. Почти потерявшую сознание, Вятт подтащил ее к двери машинной комнаты. Там он отпустил ее, нацелил дробовик на единственный оставшийся оплавленный замок, закрыл глаза и нажал на курок.

Выстрел дробовика не только срезал замок, но и сорвал дверь с петель. Вятт вошел внутрь и зашатался, словно его ударили в лоб! Ничего подобного, с чем можно было бы сравнить увиденное, он не испытывал прежде. Оно было крайне таинственным и пугающим до невыносимости.

Психомех, казалось, был окутан сияющим, пульсирующим, голубоватым пламенем, сплетенным из ажурных узоров медленно мерцающей золотой энергии, словно гигантской желтой молнией в замедленном движении. В центре, на ложе Машины, тело Гаррисона сжималось и сокращалось в ритме пульсации чуждого свечения, на одно мгновение его распростертое тело преувеличенно раздулось и в следующее – жутко сжалось. Вся сцена – согласованности человека и Машины – казалось, таяла и плыла в пульсирующем свете, создавая такой жуткий эффект, что глаза отказывались определять любые реальные или твердые очертания.

Однако самым страшным была постоянная неустойчивость формы Гаррисона, чудовищные раздувания и сжатия...

Вятт вспомнил, зачем он здесь, вскинул дробовик к плечу и прицелился. Остался один патрон. Он взял пульсирующее тело Гаррисона на мушку и спустил курок.

Золотая паутина нежных энергий вытянулась между Психомехом и мушкой дробовика. Путь заряда был блокирован. Концы стволов расщепились и, как горячая пластмасса, загнулись назад, а Вятта сбило с ног и, как тряпичную куклу, вышвырнуло через открытую дверь. Дверь хлопнула, закрываясь за ним, на мгновение задрожала и на том месте, где она была, от пола до потолка возникла серая стена!

Терри упала на Вятта, который лежал, рыдая, на полу у стены коридора. Его спина была вся покрыта синяками, а предплечья обожжены, но кроме этих поверхностных повреждений, он оказался невредимым. Она помогла ему подняться, и с ее поддержкой они проковыляли в спальню, где рухнули на кровать. Серая стена следовала за ними, запирая их в мрачной комнате с кроватью, покрытой черными простынями. Словно они попали под землю, словно были заживо похоронены.