Он осторожно проник в её разум, обнаружив в нём огромную любовь и сильную боль. Её язык слабо шевельнулся между окровавленными челюстями, лизнув ему руку. «СЮЗИ, — сказал он. ПЕРЕСТАНЬ СТРАДАТЬ. ХОРОШО! ТЕПЕРЬ, ДЕВОЧКА… ВОЙДИ В МЕНЯ. ВОЙДИ В МЕНЯ, СЮЗИ…»

Её глаза посмотрели на него, затем помутнели, голова безжизненно откинулась назад. Гаррисон устало поднялся на ноги, слёзы высыхали на его бледных щеках. Нужно пройти ещё много миль, а день уже катится к закату. И куда идти?

Он узнал ответ инстинктивно, благодаря инстинкту собаки: по дороге милю или две, потом через холм и… вон туда!

Он улыбнулся, пусть и слабо, и медленно потащился вдоль дороги. А в глубине его разума что-то подпрыгнуло и весело залаяло, так что он был не одинок.

Позади него, на том месте, где раньше лежала большая чёрная собака, теперь было пусто. Только светлые пылинки кружились и блестели в жёлтом солнечном свете…

Фонг следовал за ним на безопасном расстоянии (а было ли любое расстояние безопасным?), едва держа Гаррисона в поле зрения — вдоль дороги, через холмы, затем милю за милей через местность более пересечённую, чем китайцу встречалась когда-либо прежде. Человек впереди был слабым, и его темп постепенно замедлялся, но он упрямо шёл вперёд и ни разу не оглянулся. Фонгу пришлось идти по его следам через торфяное болото, взбираться на крутые склоны, где куски сланца осыпались и скользили под ногами, спускаться, цепляясь каблуками, с почти отвесных склонов и брести по несколько миль через мрачные болотистые низины, поросшие осокой. Изредка Гаррисон спотыкался, но неизменно собирался с силами и шёл дальше.

Он должен был идти, ибо знал теперь, что приближается конец странствий. Где-то на западе лежал живописный посёлок Глен О'Данкилли, а не так далеко впереди его ждала реальность из сна во сне. Он начал своё путешествие в странном мире подсознания, но хотел бы закончить его здесь — если оно само не покончит с ним.

На секунду Гаррисона охватила паника. Ночь действительно приближалась, но всё-таки ему казалось, что вокруг темнее, или сумрачнее, чем положено по времени. Он знал ответ, но не смел даже вникать в него, не смел признать его существование. И всё-таки он всегда это знал: его глаза начнут сдавать первыми.

Гаррисону страшно хотелось лечь и уснуть (он подозревал, что это скорее умственная, чем физическая усталость, несмотря на пройденные мили и измученное тело), но об этом не могло быть и речи. Нет, он не устал, не мог позволить себе быть уставшим. Сейчас многое — слишком многое — зависело от него. Но достигнув гребня сланцевой возвышенности посреди плоскогорья, он внезапно понял, что ему надо готовиться к худшему. Даже тучи готовой вот-вот разразиться летней грозы не могли объяснить темноту, постепенно застилающую его зрение. Энергия уже почти иссякла.

В этот самое время в пятидесяти ярдах позади него Джонни Фонг решился действовать независимо от Харона Губвы. Альбинос хотел смерти Гаррисона, Фонг это знал, а ещё он знал, что Гаррисон мог умереть, он уже почти умер. В таком случае, пусть это произойдёт быстрее. Человек впереди был вымотан почти до предела. Он пошатывался, его силуэт выделялся на фоне серого, неспокойного неба. Идеальная мишень. Фонг поднял пистолет, тщательно прицелился и нажал курок.

Гаррисон, должно быть, в тот же самый момент споткнулся. Его силуэт пропал из поля зрения одновременно с пистолетным выстрелом. Фонг надеялся, что попал, но…

Он затаил дыхание и замер, почти ожидая, что его уничтожит огненный шар. В этом случае от него ничего бы не осталось, и ничто бы не указывало, что он как-то связан со своим любимым Хароном; но этого не произошло. Воздух стал не по сезону холодным, в небе клубились тучи, но это было всё. Китаец снова начал дышать, но подождал две минуты, перед тем как взобраться на гребень.

На камнях, выступающих из неглубокой почвы, покрытой вереском и лишайником, была кровь.