|
Скажешь, неправда? Это наша версия, что во-первых, а во-вторых, к моим словам она не имеет ни прямого, ни косвенного отношения. Потом, извини, ты их что, упрекаешь, что они лизали ларскую задницу, а не нашу? Дескать, вот злодеи, не ту задницу выбрали? Ишь, грамотно заговорил, сынок учительский... Ты моих родителей не трожь, ты понял, птенчик?! Они там же, где твои! Ну ладно, прости, я виноват, можешь мне в морду заехать. Но скажи, - значит, по-твоему, оремонцы более правы чем мы? Ну, менее неправы, если тебе так спокойней. Ты сказанул, однако!!! Вот послать бы тебя одного в дальнее село, - одного, без Группы, - висел бы ты на дереве с ободранной шкурой! Ну, я их не оправдываю. Они темные, жестокие люди, но здесь все так перемешалось, что нельзя и не нужно определять, кто первый сказал "гав". Вот ты содранную кожу вспомнил - а что такое "двуструйка", знаешь? Приходилось видать?
Скадли вздрогнул. "Двуструйку", или "двуструйный огнемет", он видел лишь однажды (когда общевойсковое соединение взяло кого-то из бандитов живым) и не горел желанием наблюдать это зрелище снова. Страшная это вещь: человека фиксируют в позе "на четвереньках" и накачивают ему зажигательную смесь для огнемета - в глотку и... в другое место, а потом... Умом-то Скадли понимал его доводы. Хуже всего, что они имели под собой реальную почву. Но как он, ради Всемогущего, сам не понимает, что невозможно, кощунственно даже думать так, когда в опасности Родина? Выбор-то каков? Пусть нас лучше за-воюют? Вырежут, обратят в рабство, да?! - Не знаю... - Это Вигр сказал тихо-тихо, словно самому себе. - Может быть, лучше для нас будет именно это. Ведь мы-то не темные и не жестокие... не были такими. Но сейчас... Понимаешь, то, что спасает себя таким способом, не имеет права на существование. Раз! И снова - будто доской по темени. - Ах ты па-адаль, - прошептал Скадли и хлестко ударил его в челюсть. Заметил безмерное удивление в черных глазах и, превозмогая дурноту, ударил второй раз. Мгновение спустя они уже дрались, сцепившись, как дикие коты, не вспоминая ни о боевых приемах, ни о коротких мечах на поясах, чтобы ничего не могло встать между ними и их ненавистью. Где-то на краю сознания мелькали растерянные голоса - Гети, Кель, Биаци... Но все-таки даже сейчас они оставались щупачами, поэтому когда волна собачьей ярости опалила их, они с неуловимой быстротой развернулись спина к спине и в одно горло крикнули: "Стой!" Вовремя. Еще миг - и полетело бы мясо с костей: в такой ситуации собак одним мысленным посылом не остановить. Скадли даже сорвал голос. Вигр кинулся успокаивать свою Группу; Скадли, сипя и кашляя, - свою, и так они разошлись в разные стороны. Вообще-то Скадли не умел долго хранить ненависть, и потому он одно время пытался поймать взгляд Вигра: вдруг тот подмигнет, тогда они рассмеются и обо всем забудут; или хотя бы не опустит глаза, тогда Скадли сам подмигнет... Вигр и не опускал, но глядел как бы сквозь него. И вот теперь он не возвращается, хотя сумерки уже перешли в ночь. Не случилось ли чего? Внезапно Нюхач из его Группы рявкнул басом, другие собаки отозвались, и несколько четвероногих теней сразу исчезло в темноте. Но это не ребята возвращаются: тогда псы лаяли бы иначе. Враг! Когда Скадли и остальные подоспели, Нюхач стоял передними лапами на распростертой фигуре и улыбался во всю пасть. Молодец - доказал свою профессиональную пригодность. Звеня длинными ножнами по земле, прибежал дежурный офицер. Задержанного подняли. Обыкновенный оремонский мальчик, недоросток лет пятнадцати. И - абсолютно безоружен, хотя здесь в таком виде из деревни не выходят. Да и вообще, в одиночку здесь бродить, даже местному... Босые ноги сбиты в кровь - издалека добирался. - Что тебе здесь нужно? Парнишка, мешая оремонскую речь с "общим", испуганно затараторил. Скадли наморщил лоб, пытаясь разобраться. |
