Ланнон с оставшимися шестью легионами выступил из Опета навстречу Манатасси. Они сошлись в ста пятидесяти милях к северо-востоку от Опета, и Ланнон одержал победу, отвоевав две мили территории и день передышки. Но это стоило ему четырех тысяч убитых и раненых.

Бакмор, в отсутствие верховного жреца командовавший легионом Бен-Амона, пришел в палатку Ланнона на поле битвы, когда небо светилось от похоронных костров, а запах горелой плоти портил аппетит, проснувшийся, после того как прошла усталость битвы.

– Враг оставил сорок восемь тысяч мертвых, – возбужденно доложил Бакмор, и Ланнон заметил, что военачальник уже не молод. Как быстро пронеслись годы. – За каждого нашего мы взяли двенадцать, – продолжал Бакмор.

Ланнон смотрел на него, сидя на ложе; врач перевязывал ему легкую рану на руке. Он увидел засохший пот и кровь в волосах и бороде Бакмора, на его красивом лице пролегли новые морщины.

– Скоро ли ты снова сможешь сражаться? – спросил Ланнон, и тени на лице Бакмора сгустились.

– День был тяжелый, – сказал он. Легион Бен-Амона держал центр в те отчаянные часы, когда казалось, что его сомнет напор черных тел и стали.

– Скоро ли? – повторил Ланнон.

– Через четыре-пять дней, – ответил Бакмор. – Мои люди устали.

– Придется раньше, – предупредил Ланнон.

Бой грянул на следующий день – обошедшейся Опету так же дорого, как и предыдущей. Ланнон снова одержал победу, но не смог удержать поле битвы и, принужденный оставить тысячи своих раненых гиенам и шакалам, отступил к холмам, к новой линии обороны.

Пять дней спустя они снова сражались, и еще пять раз в следующие семьдесят дней. К исходу этого срока они стояли лагерем всего в двадцати римских милях от Опета, и из шести легионов у Ланнона оставались три.

Неважно, что они выиграли восемь больших сражений и убили почти двести тысяч врагов. Зенг пал, и лишь горстка воинов пробилась к своим, чтобы поведать о его судьбе. Города сожжены и сровнены с землей, сады срублены и тоже сожжены. Копи Срединного царства разрушены, освобожденные рабы присоединились к ордам Манатасси, а стволы шахт забиты землей и камнями.

Река Жизни перекрыта камнями – даже на галерах Хаббакука Лала нельзя уйти, а с востока и запада движутся новые армии, чтобы усилить натиск Манатасси на Опет.

Несмотря на тяжелый урон, который нанес Ланнон армиям противника, те, казалось, не уменьшились и не утратили решительности. Всякий раз, как Ланнон водружал свои знамена и встречал атаки Манатасси, на него набрасывались свежие силы. Он уничтожал их десятками тысяч, он обескровил собственные легионы, и с каждым разом усталость и отчаяние все сильнее подавляли их боевой дух.

На семьдесят первый день целый легион, шесть тысяч человек, ночью перебил командиров и разбежался в темноте маленькими группами. Взяв своих женщин из окружающих Опет деревень, беглецы растворились на просторах юга.

Бакмор недолго преследовал их и привел с собой в цепях сотню беглецов, чтобы те предстали перед гневом Ланнона. Все они были смешанной с юе крови, ступенькой выше освобожденных рабов и представляли самый низкий слой граждан, которым позволено было носить оружие. Похоже, они невысоко ценили эту привилегию. Осмелев от осознания неизбежности казни, их вожак сказал царю:

– Если бы ты дал нам, во имя чего сражаться, если бы нас ценили хоть немного выше собак, мы остались бы с тобой.

Ланнон велел живьем сварить этого человека за его дерзость и с оставшимися двумя легионами отступил в город.

Они разбили лагерь на берегу озера за городской стеной, и, глядя на север, Ланнон днем и ночью видел костры армии Манатасси, как цветущие маргаритки на равнине.