До этого, летом, привезли собак. Лиза видела собак, кошек или лошадей, а также других животных, не считая диких, только на картинках. Ей казалось, что этих двух собак привезли на другой день, после того как они с матерью гуляли в полях и видели первый поезд, но это могло случиться и позднее, через неделю или даже через месяц. Нелегко было вспомнить, сколько прошло времени, через столько лет.

Собаки принадлежали мистеру Тобайасу. Их привез не он, а другой мужчина. Лиза ни разу не видела мистера Тобайаса, только слышала о нем, и ей не представлялось случая увидеть его долго, очень долго. Мужчина, который привез собак, приехал в машине, напоминавшей крытый фургон, внутри которого была перегородка из белой проволоки, отделявшая заднюю часть кузова, где находились собаки, от передних сидений. Мужчину звали Мэтт. Он был невысокий, крепко сбитый, с широкими плечами, очень сильный, судя по всему, и его волосы от широкого красного лба росли вверх, как щетинки на щетке.

– Это доберман‑пинчеры, – сказала мать. Она всегда все объясняла, медленно и старательно. – В Германии, это другая страна, очень далеко отсюда, их обычно тренируют как полицейских собак. Но эти собаки – домашние. – Она обратилась к Мэтту, который как‑то странно смотрел на нее: – Как их звать?

– Эта Хайди, а тот Руди.

– Они ведь собаки мирные и дружелюбные, правда?

– Вам и малышке они не причинят вреда. На женщин они никогда не нападают, так они обучены. Но я бы и сам поспешил вскарабкаться на ближайшее дерево, если бы кто‑то крикнул: «Фас!», когда они неподалеку.

– Вот как? Мистер Тобайас не говорил об этом.

– Подумал, что иначе вы можете отказаться присматривать за ними, смею сказать. – Он оглядел высокие холмы за долиной так, словно это были Гималаи. – Немного одиноко здесь, как по‑вашему? Не скажешь, что жизнь здесь бьет ключом.

– Вот это мне и нравится.

– Вкусы разные, хотя мне казалось, что такой красотке должно хотеться чего‑то повеселее. Ярких огней, ну там… потанцевать, сходить в кино… Осмелюсь спросить, не пригласите ли на чашечку чая?

– Нет, не приглашу, – ответила мать и, взяв в одну руку поводки собак, а в другую – руку Лизы, вошла в сторожку и захлопнула дверь. Мужчина, оставшийся за порогом, произнес какое‑то непонятное Лизе слово, которое мать назвала грязным и запретила повторять. Они услышали, как заворчал, как бы рассердившись, мотор машины.

Собаки принялись облизывать Лизу. Они лизали ей руки, а когда она погладила их, облизали ее лицо. Их шкуры были на ощупь удивительные – лоснящиеся, как кожа, мягкие, как мех, гладкие, как ее макушка, после того как мать вымоет ей голову.

Лиза сказала матери:

– Хайди и Руди черные на коричневой подкладке, – и мать рассмеялась и ответила, что это верно, именно так они и выглядят.

– Ты не можешь помнить слово в слово то, что говорили твоя мама и он, так ведь? – спросил Шон.

– Конечно, не могу. Но это было что‑то вроде  этого. Я знаю все, что она говорит, и хотела бы произнести. Видишь ли, я знаю ее так хорошо, знаю ее в совершенстве, потому что не знаю никого другого.

– А как же я? Ты знаешь меня.

Лиза поняла, что обидела его, и попыталась внести поправку:

– Я знаю тебя сейчас.  В то время не знала.

– Тогда продолжай. Что случилось с собаками?

– Ив присматривала за ними по просьбе мистера Тобайаса. Он должен был уехать, отправлялся повидаться с матерью во Францию и почему‑то не мог взять с собой собак.

– Карантин.

–  – Что?

– На обратном пути ему пришлось бы поместить их обоих в карантин на полгода, а это все равно что запереть их в конуре.