– Она живет там одна? Ее звали миссис Тобайас? – Лиза помнила пронзительный взгляд и красное платье, такого же цвета, как губы.
– Ее и сейчас так зовут. Кэролайн Тобайас. Когда она была замужем, ее называли леди Элисон, но нашего мистера Тобайаса всегда звали Джонатаном Тобайасом, потому что такова была воля его деда. Она живет в Дордони в доме, который предоставил ей муж, когда они развелись, – Мать испытующе посмотрела на Лизу, как бы собираясь что‑то объяснять, но потом, должно быть, передумала. – Большую часть времени она проводит одна. Но мистер Тобайас приезжает навестить ее.
– Мы возьмем собак, правда? – спросила Лиза. – Даже если Мэтт действительно хочет ухаживать за ними, мы их возьмем, правда?
– Конечно, мы возьмем собак.
Так уж мистер Тобайас приедет наверняка. Лиза поняла это только задним числом, не сразу.
Мэтт привез собак в день ее первого урока французского. («Voici la table, les livres, la plume, le cahier»1 .) Лиза складывала особым образом губы, пытаясь произнести тот забавный звук, который был чем‑то средним между «и» и «у», когда они услышали, что подъехал «универсал», и потом раздался стук в дверь. Помнится, это был довольно холодный день даже для апреля, и у них был включен старый электрический камин. (1 «Вот стол, книги, перо, тетрадь» (фр.).)
Собаки, как всегда, обрадовались встрече с Лизой, они прыгали, лизали ей лицо и виляли обрубками того, что некогда было хвостом. Но Руди менее энергично выражал свою любовь, чем прежде, из его пасти плохо пахло, и морда поседела. Собаки проживают семь лет за каждый год нашей жизни, сказал Мэтт, и это означало, что Руди перевалило за семьдесят. Хайди, правда, есть Хайди, которой только шесть, или сорок два.
– Он умрет? – спросила Лиза.
Волосы Мэтта заметно отросли со времени их последней встречи, они свисали до плеч сальными прядями.
– Не переживай очень из‑за этого, – сказал он, – это еще когда будет. Но мать сказала:
– Да, Руди умрет в этом году или в следующем. Доберманы редко живут дольше одиннадцати.
Лиза знала таблицу умножения.
– Или семидесяти семи.
Все эти подсчеты навели Мэтта на вопрос, почему Лиза не в школе. Прежде чем она успела ответить, мать холодно сказала:
– Сейчас Пасха. В школах на Пасху каникулы.
Прошло несколько лет, прежде чем Лиза поняла, почему этот ответ показался ей тогда странным. Мать не лгала, это действительно было время пасхальных каникул, но все же создавалось впечатление, что она говорит неправду. Позднее Лиза замечала за матерью это умение смешать ложь с правдой, и сама научилась подражать ей.
Мать спросила Мэтта, как долго собаки пробудут у них на этот раз, и он ответил, что недели две‑три, более точно он не может сказать. Но ей сообщат.
– Как вижу, здесь все еще нет телефона.
– И никогда не будет.
– Тогда пришлем открытку.
– Я думаю, мы оставим это на усмотрение мистера Тобайаса, – произнесла мать очень холодно, как она иногда делала, и потом менее холодно, как бы прося чего‑то, о чем ей неприятно просить: – Он сам приедет за ними?
Лизе не понравился взгляд, который Мэтт бросил на мать. Он не улыбался, но как будто смеялся про себя.
– Как вы сказали, следует оставить это на его усмотрение. – Ухмыльнувшись, как он частенько делал, Мэтт добавил: – Все зависит от того, что скажет мисс Фастли.
Лиза никогда не слышала о мисс Фастли, но мать, похоже, поняла, о ком идет речь, хотя ничего не сказала.
– Когда он и она возвратятся из Франции, – добавил Мэтт.
Лиза подумала, что после отъезда Мэтта они возобновят урок французского, но мать сказала, что на сегодня достаточно, и предложила повести собак к реке. |