Итак, из запертого сейфа исчез предмет. Очень ценный. Модель машины времени. Ограничим круг подозреваемых. Кому выгодно это преступление? Скажем, конкурентам покойного Моцкина. Они могли ему завидовать. И что? Действительно, как обычно поступает ученый, если узнает, что коллега опередил его в научной работе? Похищает приборы? Подстраивает аварии? Гм…

Впрочем, ученые бывают разными. Взять хотя бы тех, кто в свое время работал на Гитлера…

Нет, главное сейчас не в том, кто украл, а в том, как он это сделал. Запертый сейф, глубокий подвал, охрана с автоматами…

Неожиданно я увидел перед собой запотевший бокал с пивом и вздрогнул. Я совершенно не заметил, когда официант ставил на стол еду. Я мог бы утверждать под присягой, что никто не подходил к столику! Вот одна из особенностей человеческого восприятия, и об этом мой друг Пуаро любил порассуждать, а в деле об ограблении процентщицы из Льежа именно это обстоятельство сыграло решающую роль.

Допустим, люди могли что-то не заметить. А телекамера? Ей-то плевать на психологические особенности человеческой натуры! А если… Может быть, камера реагирует только на движущиеся предметы? Если в поле зрения нет движения, камера не включается — к чему зря тратить энергию и ленту записи? А если что-то движется, но очень-очень медленно? Черепаха, например…

Что-то есть в этом… Или нет? Нужно будет спросить у Вильнера. А для чего Пуаро понадобилась карта? Хочет посмотреть, можно ли было устроить подкоп? Глупо. Подкопы — это такая древность! Нет, Пуаро стал в последнее время сдавать. Подкоп — подумать только…

Когда я вернулся в номер, Пуаро сидел в той же позе и, скорее всего, спал: что ни говори, а старость есть старость. На прошлой неделе Пуаро исполнилось семьдесят шесть и, хотя он запретил мне упоминать об этой замечательной дате, число прожитых им лет от этого не уменьшилось.

— Гастингс, — сказал Пуаро неожиданно ясным голосом, и я вздрогнул. Мой друг не изменил позы, да и глаз не открыл.

— Вы уже думали об этом деле? — спросил он.

— Немного, — скромно ответил я, зная, как ревнив Пуаро к хорошим идеям, которые приходят не в его голову.

— Ну-ну, — подбодрил меня Пуаро, и я поделился своими мыслями, в глубине души ожидая разгрома. Пуаро открыл один глаз и внимательно посмотрел на меня.

— Вы делаете успехи, Гастингс, — сказал он с ноткой уважения в голосе. — Идея об очень медленном движении недурна.

Я усмехнулся.

— А меня, признаться, — продолжал Пуаро, — мучит вопрос: почему профессор положил машину в банковский сейф?

— Но это же ясно! — воскликнул я. — Он уезжал на конгресс и не хотел оставлять ценный аппарат без охраны.

— И только? Но ведь машина стояла в лаборатории не одну неделю! И в будни, и в выходные, и в праздники. К тому же, вернувшись после конгресса, профессор машину из сейфа не забрал. Почему?

Я пожал плечами.

— Мало ли какие у него были причины…

Пуаро покачал головой и опять погрузился в дремоту. Я решил сходить в кино, а вечером, проскучав в обществе супружеской пары из Гавра, обнаружил своего друга спящим в кресле. Что ж, и мне не оставалось ничего иного, как лечь спать — время было позднее.

Утром, проснувшись, я услышал голоса. Быстро приведя себя в порядок, я вышел в холл, где Пуаро и Вильнер, склонившись над столом, изучали записи профессора.

— Что-нибудь интересное? — спросил я.

— Гастингс, это оказалось любопытнее, чем я думал, — сказал Пуаро. — Теперь я знаю, почему машина хранилась в сейфе.

— Почему? — спросил я, а Вильнер бросил на меня выразительный взгляд.