— На месте! Сушить весла! Кто такие и куда направляетесь?! — прогремел усиленный динамиком голос, и борт военного катера чуть не ткнулся в утлую лодчонку!

Выдержки хватило даже польским товарищам, у которых не всегда было ладно с хладнокровием. Заскрипел поворотный механизм прожектора. Люди щурились, отворачивались от яркого света. Гребцы с недовольными минами вынули весла из воды. У ограждения на борту стояли несколько военных с автоматами. Отливала кокарда на фуражке с задранной тульей.

— Уберите свет! — недовольно выкрикнул Каляжный, приподнимаясь на банке. — В чем дело, господа военные? Мало того, что нас отправили из Засолья на какой-то консервной банке, что нас промурыжили до последнего, что мы едва не перевернулись… — Он побагровел, закашлялся, талантливо изображая негодование. — А мы, между прочим, везем контуженного майора медицинской службы, к тому же я, гауптман Отто Зильберт, имею срочное донесение полковнику Раухману в штаб 19-й дивизии!..

Щелкнул механизм, свет притух.

— Просим прощения, герр гауптман, — произнес командир речного патруля. — Но мы выполняем свои обязанности. Лейтенант Цинклер, 2-й батальон береговой охраны. Кто эти люди с вами?

— Это польская полиция, их дали нам в сопровождение. — Выговор Каляжного был безупречен. — Вот мои документы, лейтенант, — привстав, протянул он бумаги, которые тут же забрали. — Здесь же документы майора Рунге. Можете убедиться — он вряд ли в состоянии что-то отвечать.

Внешний вид «майора Генриха Рунге» действительно сильно удручал. Ломакин облокотился на борт, свесил голову. По щекам расползалась смертельная бледность, глаза блуждали.

— Хорошо, герр гауптман, мы вас поняли, — сказал Цинклер, возвращая документы. — Надеюсь, господин майор не сегодня завтра вернется в наш лучший из миров и продолжит нести службу на благо великой Германии.

— Все в порядке, лейтенант? — ворчливо бросил Каляжный. — Мы можем продолжать наше затянувшееся путешествие? Или вам потребуются документы наших польских помощников?

Ответ на вопрос повис в воздухе. «Польские помощники» демонстрировали полную невозмутимость. Польский коллаборационизм — явление, к сожалению, массовое и беспощадное. По каким-то своим «скрижалям» немцы не считали поляков неполноценной расой, особенно жителей северных областей — пусть даже они и славяне. Сотрудничество с гитлеровским режимом всячески приветствовалось. Работаешь на немцев — сойдешь за своего. Воюешь с немцами — тогда, конечно, пуля или веревка (лучше последнее, как наименее затратное удовольствие).

— Не надо, герр гауптман, мы видим, кто это такие, — с важностью отозвался Цинклер. — Можете продолжать свое путешествие. Хайль Гитлер! Доплывете до берега? Нет нужды брать вас на буксир?

— На буксир не надо. А тем более на абордаж… — пробормотал по-русски Каляжный, когда военные удалились с палубы катера, а суденышко стало отдаляться. Лодка закачалась на набежавшей волне. Гребцы спохватились, схватились за весла.

— Ну, надо же, товарищ капитан… — выдохнул с облегчением сержант Ложкин. — Вы прямо виртуоз по введению в заблуждение… И о чем же вы трепались с господином офицером непобедимой германской армии?

— Да так, за жизнь, — усмехнулся Каляжный. — Много будешь знать, скоро состаришься, Ложкин. Налегай на весла, нам еще плыть да плыть.

— Вот черт… — вышел из оцепенения Ломакин.