Ты рисковала моей жизнью… и это стоило жизни Гасу… чтобы защитить остатки песни отца. И все же ты убираешь его перезвоны и отказываешься позволять им петь?
— Я защищаю их!
— Нет, ты разрушаешь их. Я знаю, каково это быть заключенной. Я знаю, как это медленно истощает сердце. Я не позволю тебе, чтобы с наследием папы было также.
Слова заставляют ее отступить на шаг назад, и я наблюдаю, как эмоции мерцают в ее глазах. Вспышки вины, горя и раскаяния… но там слишком много более темных нот.
— Отлично, — говорит она, сосредоточиваясь на звездах. — Мы попробуем по-твоему… пока что.
— Если тебе это поможет идти вперед. Но это навсегда. Ты должна придерживаться моих правил.
— Боже, ты серьезно примеряешь на себя роль будущей королевы, да? — спрашивает она.
— Думаешь, меня волнует название? Меня заботит моя клятва. Я поклялась контролировать тебя. Я поклялась защищать наших людей от твоего влияния. И я буду. Ты не покинешь этот дом без меня… никогда. Мне все равно, если это будет адское пламя. Вдыхай воздух, чтобы уничтожить огонь и остаться в пепле. И никаких сообщений любому, кроме меня.
— Так вот, что ты собираешься сделать со своей жизнью теперь? — спрашивает моя мать. — Постоянное дежурство, чтобы следить за мной? Не думаю, что Вейн был так доволен той договоренностью.
Он не был… хотя, если бы я попросила, он бы со мной согласился.
Но я не одна. У меня есть небо… и дары.
— Ветер скажет мне, если ты не будешь повиноваться, — предупреждаю я ее. — Как и мои птицы.
Я поворачиваюсь к нашим крылатым зрителям, радуясь, что они уже сосредоточены на мне.
— Теперь вы подчиняетесь мне, — говорю я им. — И ваша задача состоит в том, чтобы наблюдать за ней.
Я протягиваю руку, и храбрый воробей садится на мой палец.
Он тыкается своим клювиком в мой большой палец, когда я поглаживаю смелые полосы вдоль его головы и говорю ему, сообщать мне два раза в день. Я могу чувствовать, как его лояльность ко мне раздувается от моего прикосновения, и я знаю, что он не спустит с нее глаз.
Я приказываю, чтобы остальные птицы заменяли его.
Ветер скажет мне, если они не справятся.
— Если ты докажешь, что тебе нельзя доверять, я позволю Астону найти другое решение, — предупреждаю я мать. — И если и он не сможет найти решение, то мы приведем тебя к Озу, думаю, мы оба знаем, какой будет у него ответ.
— Ну, — говорит мать, разглаживая ткань своего шелкового синего платья, когда я отсылаю своего нового друга воробья назад на его ветвь дуба. — Вижу, что ты все продумала.
Она так старается быть изящной женщиной, которой всегда была. Но она слишком хила и травмирована, чтобы справиться.
Слишком слабая и раненная, чтобы снова меня запугать.
Мать вздыхает.
— Почему это всегда должно быть так? Мы не можем… — Она трясет головой, отбрасывая все то, что планировала сказать. — Почему бы тебе не пойти внутрь? Я могу помочь тебе обработать твои раны.
— Я должна идти.
Я обещала Вейну, что буду ждать его… и после всех ожиданий, это обещание я собираюсь сдержать.
Его связь сжимает мое сердце, сокрушительная боль — доказательство, что он все еще дышит.
Все еще борется.
Пожалуйста, пусть он победит.
Я смотрю на небо. Слушаю. Надеюсь.
— Мы не можем все оставить так, Одри, — говорит моя мать. — Просто зайди внутрь на пару минут.
— Почему ты так на этом настаиваешь?
Она смотрит на перезвоны и крутит браслет на своем запястье. |