Гас вздыхает:

— Я никогда не умел разгадывать загадки.

Как и я.

Но я закрываю глаза и представляю кровавые линии путеводителя, стараясь вообразить что-то, созданное по похожей схеме. Некоторые линии пересекаются, разделяя узор на группы из трех, четырех и пяти.

Всего семнадцать групп.

Семнадцать простое число, но я сомневаюсь, что Райден обращает внимание на основы математики. Также это мой возраст, хотя я уверена, что он не имеет значения.

Однако, это напоминание пугает.

Мне только семнадцать.

Чаще всего я чувствовала себя старше, но вдруг показалась себе слишком молодой, слишком неопытной, чтобы противостоять врагу с опытом, раза в три превышающим мой.

Грудь сжимает паника, и я прислоняюсь к стене, закрыв глаза и подсчитывая вдохи, пока дыхание не замедляется.

Я слышу, как Гас за моей спиной меняет позу.

Затем поворачивается снова.

И снова.

При каждом движении он кряхтит от боли.

Я смотрю на красный ручеек на земле, желая утешить его. Но у меня нет ветра. Нет тепла. Ничего кроме…

Моего голоса.

В течение многих лет мои песни молчали… утрата отца вставала комом в горле. Но сейчас я знаю правду о его потери, и я медленно вспоминаю мелодии.

Я выбираю песню, которую пел отец, чтобы успокоить мать во время самых сильных приступов боли:

Еще один день, еще одна ночь,

Глухая тьма, ослепляющий свет,

Они должны разделиться.

Еще одно спокойствие, еще один шторм,

Зов мира, жестокость толпы-

Это всегда бесчестно.

Может быть сейчас на земле, но небо все еще зовет тебя.

Тише.

Дай крыльям отдых.

Поспи.

Закрой глаза и позволь ветру петь.

И далеко-далеко

До вчерашнего дня

Это просто давно забытый сон.

Последняя строчка исчезает, и я замечаю, что дыхание Гаса смягчилось. Его лоб все еще зажимается от боли, но в настоящий момент он спит.

Я должна сделать то же самое.

Я подворачиваю ноги и поправляю волосы. Едва я закрываю глаза, когда стук шагов выбрасывает меня обратно в настоящее.

— Встать! — приказывает Буреносец, когда входит в темницу.

Он выглядит опрятно… его серая форма отлично выглажена, оружие начищено до блеска… кроме бледных рубцов, портящих его черную кожу на шее и запястьях.

Он использует грубые желтые ветры, связывая нам руки, прежде чем открывает наши камеры.

Наш путь по коридорам более прямой, чем мой предыдущий маршрут, и я пытаюсь выяснить, означает ли это, что есть много маршрутов к одному и тому же месту, или мы идем куда-то еще, когда Буреносец проходит мимо нас и рявкает другое слово.

В стене появляется дверь, и мы, спотыкаясь, выходим наружу в серый, морозный день… намного более холодный, чем я ожидаю для данного времени года.

Неуклюжие, разрушенные порывы утолщают воздух, и я не обнаруживаю и следа храбрых ветров, которые прокрадывались в мою камеру в башне и составляли мне компанию.

Мои мысли туманятся, когда босые ноги тонут по колено в снегу. Я жду онемения, но лед слишком резкий. К тому времени когда мы пересекаем двор, все в голове вращается быстрее, чем огромные серебряные мельницы на облицовке стен.

— Туда, — говорит наш провожатый, толкая нас к лестнице, которая не слишком широка, даже для меня.

Гас вынужден повернуться боком, прижимаясь раненой спиной к камням и оставляя красный след по ледяной стене.

Буреносец не следует за нами, он встает рядом со вторым Буреносцем, блокируя любой возможный выход.