Фигура в небесно‑голубом комбинезоне, шагавшая к пункту обслуживания, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Нойбауэр происходил из Австрии, он был высок, светловолос, имел нордический облик. Гонщик под номером первым в команде «Гальяри», носивший имя Гальяри на груди комбинезона, он завоевал блестящими победами на треках Гран При право называться крон‑принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя оба были постоянными соперниками на гоночных треках, между собой поддерживали дружеские отношения.

Нойбауэр, сжав губы и холодно поблескивая бледно‑голубыми глазами, так и кипел от гнева, и юмора у него не прибавилось, когда путь ему преградил массивный Мак‑Элпайн. Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак‑Элпайн оказался еще массивнее.

– Прочь с дороги, – произнес он сквозь зубы.

– Вы что‑то сказали? – Мак‑Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

– Простите, мистер Мак‑Элпайн. Где этот бастард Харлоу?

– Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

– И Джету тоже. Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак‑Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

– Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. ‑Мак‑Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. – Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кому достанется место чемпиона?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Его злость мигом улетучилась, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак‑Элпайна. Когда же немного пришел в себя, то голосом, понизившимся до шепота, спросил:

– Вы думаете, я действительно так поступлю, мистер Мак‑Элпайн?

– Нет, Вилли, я так не думаю. Просто хочу предупредить, что другие могут так подумать.

Наступила долгая пауза, за время.которой ярость Нойбауэра, казалось, совершенно улетучилась.

– Он ведь убийца. Он может еще кого‑то убить, – спокойно сказал он, потом мягко снял руки Мак‑Элпайна со своих плеч, повернулся и вышел из станции обслуживания. С задумчивым видом глядел ему вслед Даннет.

– Возможно, он прав, Джеймс. Конечно, конечно, он одержал четыре победы на Гран При, но когда погиб его брат на гонках в Испании, вы знаете...

– Четыре победы на Гран При? И вы хотите меня убедить, что его нервы никуда не годятся?

– Я ни в чем не собираюсь вас убеждать. Я только знаю, что самый осторожный гонщик стал беспечен и опасен для других, его настырность фанатична, и другие гонщики его боятся. Они просто дают ему свободу действий, чтобы остаться в живых, не желая выигрывать у него хотя бы ярд.

Мак‑Элпайн внимательно посмотрел на Даннета и сокрушенно покачал головой. Он, Мак‑Элпайн, а не Даннет, признанный знаток людей, сейчас больше понимал происходящее, но Мак‑Элпайн относился к Даннету и его мнению с глубоким уважением. Даннета он считал незаурядным, тонким, интеллигентным человеком и исключительно талантливой личностью. Он был уже весьма известным журналистом, когда сменил профиль своей работы и превратился из политического обозревателя в спортивного комментатора из того лишь простого резона, что стал находить политику весьма скучным занятием. Твердую принципиальность и способности трезвого аналитика, которые сделали его серьезной личностью на сцене Вестминстера, он с успехом теперь использовал в своих обозрениях с мировых гоночных трасс.