– Выспись сегодня получше, дорогая. Спокойной ночи, – сказал он.

– После всех этих таблеток, какие мне дали? Да, я постараюсь. Но, папочка...

– Что, дорогая?

– Джонни не виноват. Я знаю, что не виноват. Это все его машина. Я уверена в этом.

– Мы во всем разберемся. Джекобсон занимается машиной.

– Ты увидишь. Ты попросишь Джонни, чтобы он повидал меня?

– Не ночью же, дорогая. Мне кажется, он не совсем в порядке.

– Он... он не совсем...

– Нет, нет. Шок. – Мак‑Элпайн улыбнулся. – Его тоже напичкали таблетками, как и тебя.

– Джонни Харлоу? В шоке? Я не верю в это. Трижды попадал в смертельные ситуации и никогда...

– Он видел тебя, видел, что с тобой, моя дорогая. – Мак‑Элпайн сжал руку дочери. – Я еще вернусь попозже.

Мак‑Элпайн вышел из палаты и отправился в регистратуру. Доктор у стойки разговаривал с медсестрой. У него были седые волосы, лицо аристократа и очень утомленные глаза.

– Вы наблюдаете мою дочь? – спросил его Мак‑Элпайн.

– Мистер Мак‑Элпайн? Я доктор Шолле.

– Она выглядит очень скверно.

– Нет, мистер Мак‑Элпайн. Ничего сложного. Она просто находится сейчас под воздействием обезболивающих лекарств. Это чтобы снять боль, понимаете?

– Я вижу. И как долго она будет...

– Две недели. Возможно, три. Не больше.

– Еще вопрос, доктор Шолле. Почему вы не сделали ей вытяжение?

– Думается, мистер Мак‑Элпайн, вы не из тех людей, кто боится правды.

– Почему вы не сделали ей вытяжение?

– Вытяжение применяют при переломах, мистер Мак‑Элпайн. Ваша дочь не просто сломала лодыжку левой ноги, а – как это сказать по‑английски? – лодыжка у нее раздроблена, да, размолота в порошок, и никакая хирургическая операция здесь не поможет. Будем собирать и соединять осколки кости.

– Значит, она больше никогда не согнет лодыжку. – Шолле утвердительно кивнул. – Всегдашняя хромота? На всю жизнь?

– Вы можете созвать консилиум, мистер Мак‑Элпайн. Вызвать лучшего специалиста‑ортопеда из Парижа. Вы имеете право...

– Нет. Все это ни к чему. Все и так ясно, доктор Шолле. От правды никуда не денешься.

– Я глубоко сочувствую вам, мистер Мак‑Элпайн. Она прекрасная девушка. Но я только хирург. Чудо? Нет. Чудес не бывает.

– Благодарю, доктор. Вы очень добры. Часа через два я приду снова?

– Лучше не надо. Она проспит не меньше двенадцати часов. Или даже шестнадцати.

Мак‑Элпайн понимающе кивнул.

Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, взглянул на тарелку Мак‑Элпайна, тоже нетронутую, затем посмотрел на самого задумавшегося Мак‑Элпайна.

– Я не предполагал, Джеймс, – сказал он, – что мы не такие крепкие, как думали о себе.

– Возраст, Алекс. Он дает о себе знать.

– Да. И, кажется, очень сильно. – Даннет, придвинув тарелку, сокрушенно поглядел на еду и опять решительно отодвинул ее. – Ладно, я думаю, что это, черт возьми, все‑таки лучше ампутации.

– Это так. Это так. – Мак‑Элпайн поднялся. – Давай‑ка пройдемся, Алекс.

– Для аппетита? Не поможет. Мне, во всяком случае.

– И мне не поможет. Я просто подумал: стоит поинтересоваться, не нашел ли Джекобсон что‑нибудь.

Гараж был длинный, низкий, со стеклянным потолком, сияющий от света висящих ламп, очень чистый и пустой.