Алпатова прижала к груди тонкие, почти прозрачные пальцы:

— Умоляю вас, возвратите нам Георгия…

Коробов помрачнел:

— Никто никакого насилия над вашим сыном не совершал. Я не могу возвратить вам его или не возвращать. Это вы решайте сами. Вот только мне не ясно, Маргарита Сергеевна, почему вы эгоистически не считаетесь с его вполне осознанными желаниями, призванием. Ведь определяется вся его жизнь…

— В том-то и дело, что вся. А разве он понимает, что ему хорошо… И какая мать не хочет счастья своему ребенку? Вырастет — будет нас винить, что не дали ему нормального образования.

Ивана Родионовича покоробило от этих слов. Зеленовато-синее пятно у него на щеке потемнело.

— Чем же наше образование ненормально? — нахмурился он.

— Нет, вот вы скажите искренне, — она перешла на доверительный тон, подалась всем тщедушным телом к нему, — своего сына вы отдали бы в ГПТУ?

Коробов ответил сдержанно:

— Младшая моя дочь в прошлом году, вместе со своим классом, отправилась после выпуска строить БАМ. И думаю, правильно сделала…

В коридоре весело зазвенел звонок, извещая об окончании уроков.

— И все же я прошу вас — повлияйте на него, — не сдавалась Алпатова. — Ему надо возвратиться домой… Семейные обстоятельства…

— Нет уж, увольте меня, зла я ему не желаю. Сейчас ваш сын будет здесь, и решайте сами. Но думайте не только о себе.

Коробов вызвал по селектору Алпатова, а сам быстро вышел из кабинета. Минуты через три появился Егор, в темно-синем костюме, в форменной фуражке, замер на пороге:

— Мама! Вот хорошо, что приехала.

«Уже успели обрядить в форму», — неприязненно подумала Маргарита Сергеевна, подбежала к сыну, обняла его, разрыдалась.

— Ну, что ты, что ты, ма, — стал успокаивать Егор.

— Сыночек, — сквозь всхлипывания произнесла она, жалко заглядывая Егору в глаза, — разве я тебя не люблю?

— Любишь, конечно, любишь.

— Почему же ты меня бросил?

Через силу, едва слышно добавила:

— И отец надумал бросить.

— Как? — пораженно спросил Егор.

— Уходит… Стара я для него стала.

«А… это та самая», — зло подумал Егор. Подвел мать к дивану, осторожно усадил, ткнулся носом в ее вздрагивающее плечо. Жалость пронизала его, он едва сдерживался, чтобы тоже не разреветься.

— Ты пойми, мама, — он говорил с ней, как взрослый с ребенком, — пойми, я тебя никогда не брошу… Если ты меня по-настоящему любишь — не отнимай у меня училища…

— Но как же я одна?.. — словно бы смиряясь, покорно спросила мать.

— Я буду к тебе часто приезжать…

Вошел директор.

— Я остаюсь, — сказал ему Егор.

…Уже на перроне, поглаживая мать по плечу, он говорил:

— На каникулах будем вместе… А работать приеду в наш город… Или квартиру поменяем… Ты не расстраивайся… Ну, пусть уходит… Разве ж я тебя оставлю…

Минуя Олений рог, степная дорога приводит в слободу Вишневую. Здесь до пятого класса жила Тоня Дашкова. Отец ее был механизатором, мать — учительницей в начальных классах. Может, именно поэтому Тоня пошла в первый «мамин класс», когда ей исполнилось шесть лет. Дома не с кем было оставаться.

Вишневая запала в душу Тони навсегда. Никли вербы над тихой речкой. Резвились на Плоской горе жеребята.