В этих беседах практически не чувствовалось кокетливых ноток. Во всяком случае, она пыталась убедить себя в этом. И это было несложно. Ведь Рикардо вёл себя уважительно, галантно и не сделал ни одного недвусмысленного жеста, который вынудил бы её немедленно расставить все точки над «i». И хоть на каждой следующей их встрече она позволяла себе говорить откровеннее и затрагивать всё более неудобные темы, хоть она гораздо чаще оппонировала ему или выражала скептицизм по поводу его слов, чем соглашалась с ним — по результатам каждой из бесед пропасть между ними всё же ощутимо уменьшалась. И в какой-то момент Саша начала воспринимать его внутренне именно так, как он и пытался себя преподнести — как союзника и единомышленника, с которым, несмотря на все идеологические разногласия, её объединяла общая мечта.

Эта метаморфоза произвела настоящий переворот в её сознании — так, словно она внезапно начала смотреть на него без очков с цветными стёклышками (либо, наоборот, с ними). Там, где она прежде видела зашкаливающее тщеславие, раздражающую самоуверенность и непомерное высокомерие — она стала видеть амбициозность, решительность и широту мышления, без которых человек никогда бы не смог реализовать проект такого масштаба. То, что раньше казалось ей бессердечным цинизмом — на проверку оказалось необходимым хладнокровием, без которого не стоит и пытаться управлять столь сложным механизмом, не рискуя направить его в пропасть. Умение носить маски, хитрость, изворотливость — разумеется, они остались сами собой. Но если воспринимать их не как врожденные свойства характера, а как приобретенные качества, без которых невозможно выживать и побеждать в мире корпоративных и политических интриг, если знать, что он смотрит на эти свои качества трезво и самоиронично, и может не проявлять их в общении с ней — то они переставали её отталкивать.

После третьей или четвёртой встречи стало очевидно, что он начинает ей нравиться — не только как собеседник, но и как мужчина. Но Тёрнер упрямо обманывала себя, что в их отношениях нет и не может быть никакого романтического оттенка. Ведь признание этого означало бы её превращение в какую-то другую Сашу Тёрнер — возможно, вполне симпатичную и не такую уж пропащую, но точно не ту, которой она всю жизнь себя считала.

Порой люди лгут себе и выделываются перед собой похлеще, чем перед другими. Выстраивают в воображении свой собственный фэнтезийный образ, и верят в него так искренне, что готовы выцарапать глаза тому, кто попытается вытащить на свет их реальное «я». Саша всегда считала, что презирает такое внутреннее лицемерие. Но когда оно внезапно проявилось в её в собственном исполнении — она предпочла долгое время закрывать на него глаза.

Приглашение провести уик-энд на его яхте стало переломным моментом. Она могла обманывать себя, что ужины, во время которых они говорили, в основном, о проекте (но отнюдь не только о нём) — всего лишь часть работы. Могла убеждать себя, что восхищенное оханье и смущенное хихиканье Джилл, которыми подруга разражалась, когда об этом заходил разговор, не имеют под собой оснований, как и завистливые перешептывания, которые она иногда начала замечать среди коллег. Но рандеву на яхте, дрейфующей где-то в водах Тихого океана — это слишком явно выходило за рамки приличий, принятых между людьми, которых объединяла всего лишь работа.

Под давлением столь сильных доказательств она наконец перестала сомневаться в природе интереса к ней со стороны Рикардо. Более того — набравшись смелости, наконец призналась себе, что этот интерес — взаимный. И эта мысль взбудоражила её гораздо сильнее, чем она могла себе представить.