Полицмейстера положили на заднее сиденье, пристроили поудобнее, и Март осторожно поехал к дороге и там, у дороги, свернул в кусты.

    – Что-то долго твой наряд, – сказал Петцер.

    – Не приедут, – отвернулся полицмейстер. – Думаю, все уже оцеплено. Ребята, говорите со мной, мне нельзя засыпать сейчас…

    Через полминуты рвануло. Взрыв был несильный, глухой. Осветились окна, дрогнула земля; видно было, что дом оседает и заваливается левым крылом; потом сквозь поднятую пыль пробились языки огня. Петцер вдруг всхлипнул совершенно по-детски и зарыдал, выкрикивая ругательства. Пламя разгоралось сильнее и сильнее. По дороге сплошным потоком шли военные машины, казалось, там что-то прорвало; к пожару никто не сворачивал, пожар их не интересовал.

    – …как в восемьдесят четвертом, – говорил полицмейстер, – под Капери такое же заведение было, только покрупнее раза в два, и на нем они решили испытать какое-то бактериологическое оружие, но там это вышло из-под контроля, и им пришлось уничтожить население половины уезда, частью из-за угрозы эпидемии, а главным образом, чтобы избежать утечки информации…

    – Там у меня брат и погиб, – сказал Март. – И родители тоже.

    – …а здесь они сделали три дела сразу: испытали газ, уничтожили неугодных – чужими руками, заметьте, – и теперь под предлогом борьбы с террористами развернут свой собственный террор. Леопольд, надо обязательно вывезти эти материалы, это для них смерть, надо отомстить хоть так… Надо брать Шерхана, надо обязательно брать Шерхана и трясти его…

    – Ты же убил Шерхана, – сказал Петцер.

    – Как – Шерхана? Этот, с чемоданчиком, – Шерхан? Правда? Что же вы мне сразу не сказали? Черти, о таком – и молчали, ну не черти ли, все-таки я отплатил ему, хоть ему, но отплатил…

    – Чем дольше мы стоим, – сказал Петцер, – тем меньше у нас шансов выбраться.

    – Не сунешься же на дорогу, – возразил Март.

    – Ребята, – голос у полицмейстера стал слабый и вязкий, – я придумал, снимите с меня все, и пусть один наденет плащ, а другой – мундир и фуражку, они в темноте не разберут, что цвет другой…

    – Верно, – сказал Март. – Так и делаем.

    – Я уже поплыл, – добавил полицмейстер.

    Его осторожно раздели, натянули на него один пиджак, а другим укрыли. Март взял черный блестящий плащ, а Петцер – мундир и фуражку. Теперь можно было надеяться, что они проскочат. Март выждал момент, когда дорога опустела, вырулил на нее и погнал к городу. Он пристроился в хвост колонне грузовиков. Два раза на пути были контрольные пункты, но «виллис», в котором сидел офицер, не останавливали. На втором контрольном пункте они миновали полицейскую машину, старший наряда спорил о чем-то с солдатами, показывая на зарево. Город был полон солдат, но и здесь они проскочили. Подъехали к дому Венеты, осторожно, с оглядкой, внесли полицмейстера внутрь. Март отогнал «виллис» за дом. Они прорвались, но облегчения он совершенно не чувствовал. Должно быть, потому, что самый пик напряжения миновал, навалилась громадная усталость. Ноги не шли, хотелось лечь и чтобы ничего больше не было. Ему пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. И тут вдруг с невероятной отчетливостью, яснее, чем наяву, перед ним возникли коридоры, полные мертвых людей, таких безвольных и податливых, он представил, как с костяным стуком падает на пол поднятая и отпущенная рука, на которой нет пульса… Его стало рвать и рвало мучительно и долго.