В это утро он еле-еле встал, так у него болели ноги.

— Я сделал большую ошибку, — сказал он Грише, — мне не надо было накануне так спешить: при больших походах первые дни уходят на разминку.

День опять был очень жаркий, солнце пекло вовсю. Вася выпил лимонад, пытался напоить Кубрю, но тому лимонад явно не понравился. Пришлось поить его у ручья. В пустые бутылки Вася набрал воды.

К полудню парило невыносимо. Потом небо стало заволакивать мглой, издалека донеслись раскаты грома: приближалась гроза. Таратута знал силу степных гроз и, взобравшись на верхушку кургана, внимательно глядел во все стороны, надеясь увидеть жилье. Но напрасно: как только хватал глаз расстилалась глухая, безлюдная степь, где красными и желтыми пятнами бросались в глаза соцветия коровяка да неприхотливый типчак клонил к земле начинавшие желтеть метелки…

Только вдали, километрах в трех-четырех, виднелся землемерный знак, высокая решетчатая пирамида. Эти знаки называются тригонометрическими вышками (с их помощью составляются географические карты).

Почему Вася припустился к вышке, он и сам не смог бы объяснить. Видно, ему казалось, что около этого творения человеческих рук он не будет чувствовать себя таким беспомощным и одиноким.

Вокруг становилось все тревожнее. Ветер пригибал к земле высокие стебли типчака и серо-голубоватой полыни, а небо покрылось тучами, сквозь которые еще тускло проглядывало багровое солнце. Особенно жутко было глядеть на северо-запад: там поднималась черно-сизая туча, вся в белых клочьях.

«Градовая туча», — подумал Вася и побежал во весь дух к вышке со щенком на руках.

До вышки оставалось не более сотни метров, когда налетел вихрь. Густая пыль крутилась и залепляла глаза.

Упали первые крупные капли дождя и серебряными шариками покатились по рыжей пыли дороги.

Вася мчался под косыми струями дождя и, наконец, с облегчением нырнул за нижнюю опору вышки. Толстое бревно, почти вертикально вкопанное в землю, дало хорошую защиту.

Вася положил сумку с провизией у ног и, все еще держа перепуганного Кубрю на руках, огляделся.

Картина была не из веселых. Над головой — уходящий далеко вверх переплет балок, потемневших от степных ветров и дождей, а выше — низкие лохматые тучи, гонимые ветром. Кругом ни одного живого существа: ни зверька, ни птицы — все попряталось в страхе перед грозой. Только от присутствия Кубри, в испуге прижимавшегося к нему тепленьким дрожащим тельцем, Васе становилось легче, и он в первый раз порадовался, что щенок увязался за ним.

Скоро по деревянным брусьям застучал град. Казалось, сотни барабанщиков выбивали беспорядочную частую дробь.

Градины становились крупнее; к Васиным ногам подкатилось несколько штук величиной с грецкий орех. Вышка спасла Васю от ушибов.

Град пронесся довольно быстро, покрыв землю белой пеленой. Невдалеке извилисто сверкнула молния, и почти мгновенно раздался сухой, не очень сильный удар грома. Что было дальше, Вася не помнил. Смутно показалось ему, что неодолимая сила подняла его, швырнула прочь от столба…

Очнулся он, когда день склонялся к вечеру. Небо очистилось от туч, и только вдали, на восточном краю, спускалась за горизонт гряда облаков, золотившаяся от солнечных лучей. Воздух был свеж и прохладен.

Вася лежал на примятых стеблях полыни в десяти шагах от балки, за которой прятался, и ощущал во рту полынную горечь. Его рубашка оказалась разодранной пополам от ворота до пояса. Вася ощупал себя — нигде ни ран, ни ожогов. Он пошевелил ногами, приподнялся, встал — все было в порядке.

Вася обошел вокруг вышки: она вдвойне оказалась его спасительницей — от града и от молнии. По брусьям спускался сверху и уходил в землю медный стержень громоотвода.

Тут он понял, что случилось: молния ударила в вышку, пронеслась в почву по громоотводу, а его задела лишь слегка.