— Прекрасная игра, Томас, — улыбнулся Клим Пантелеевич. — Не думал, что вы так великолепно владеете инструментом.

— Благодарю. Очень приятно, — молодой человек поднялся.

Дверь органной комнаты приоткрылась и оттуда выглянул калькант. Он спросил:

— Играем?

— Нет. У нас гость. Простите я забыл, как к вам обращаться.

— Я Ардашев, Клим Пантелеевич.

— Да-да, я помню, вы частный сыщик.

— Пьеса превосходна, спору нет, — проговорил Ардашев, — однако, на мой взгляд, она не совсем подходит к церковной службе.

— Вы правы. Раньше, когда Эстония входила в состав Российской Империи в храмах могла исполнятся лишь духовная музыка и песнопения, внесённые в специальный сборник «Собрания церковных мелодий» и с непосредственного одобрения высшего начальства и местной консистории. Такие нотные тетради есть в каждом лютеранском храме. Исключения, конечно, были, но редко, — пояснил Томас.

— А как же «Пляска смерти» Сен-Санса, которую исполнял покойный господин Бартелсен?

— Это и есть исключение. Последние годы на это смотрят не так строго. А «Шутка» Баха замечательна ещё и тем, что лучше всего способствует развитию техники игры. А мне вскоре предстоит экзамен, — проронил музыкант и тяжело вздохнул.

— На должность органиста?

Томас кивнул.

— Пастор и члены церковных попечительств будут решать, достоин ли я быть принятым в церковнослужители.

— Не знал, что и органисты к ним относятся.

— Кистеры, канторы и органисты — служат по найму и к духовенству не относятся. Для меня главное — органная музыка. Ради неё я годами служил листмейстером.

— Прекрасно вас понимаю.

— Надеюсь, вы не считаете, что это я убил своего учителя? — голос будущего органиста дрогнул, точно порванная струна.

— Вы хотите услышать честный ответ?

— Конечно.

— У вас недостаточно мужества, чтобы отважиться на смертоубийство.

Томас покачал головой и сказал на выдохе:

— Уж лучше так.

— Одного понять не могу, как вы не заметили арбалет на лесах? — Ардашев впился глазами собеседника, точно пытался проникнуть в его мысли.

Молодой человек развёл руками и ответил обречённо:

— Сам не пойму.

— Вот это и вызывает недоумение у полиции.

— Служить ассистентом — не значит только ноты переворачивать. — Органист поднял глаза и принялся увлечённо говорить: — Я должен слушать музыку и следить за регистрами. Их же по-разному можно открывать: быстро или плавно. От этого и звук меняется. Он может быть спокойным или резким. Управлять регистрами — искусство. Конечно, это не игра на басах или мануалах, но, поверьте, не всякий перевертмейстер слышит и понимает своего органиста так, как я чувствовал господина Бартелсена.

— Это все знают, — вмешался в разговор Ильмар и, сверкнув злым взглядом на Ардашева, сказал задиристо: — А если, к примеру, и я самострела не видел, значит, я подозреваемый?

— Послушайте, — Ардашев осмотрел «педальщика» с ног до головы, брезгливо поморщился и вымолвил: — всё забываю, как вас зовут…

— Ильмар, калькант я…

— Так вот, Ильмар, вы свободны. Если понадобитесь, велю вас позвать.

Здоровяк кивнул угодливо и безропотно засеменил по лестнице.

Ардашев провёл ладонью по крышке органа и сказал:

— А вы, Томас, сядьте.