Объявляю по совѣсти: учитель колотилъ бамбукомъ маленькаго мулата. Ноги ученика были въ колодкѣ, и наставникъ, это грубое животное, валялъ по нимъ палкою. Мы слышали визгъ мальчика и были свидѣтелями смущенія учителя. Думаю, ученикамъ велѣлъ онъ кричать какъ-можно громче, для того, чтобы заглушить визгъ ихъ маленькаго товарища. Какъ скоро шляпы наши показались надъ лѣстницею, наказаніе было прекращено, мальчикъ посаженъ на свое мѣсто, бамбукъ брошенъ въ уголъ, въ кучу другихъ тростей, и учитель встрѣтилъ насъ совершенно переконфуженный. На ученикахъ были красныя фески, а на дѣвочкахъ пестрые носовые платки. Вся эта мелюзга выпучила на насъ съ удивленіемъ большіе, черные глаза свои, и вѣроятно побои палкою были на это время забыты. Жаль мнѣ такихъ учителей; жалко и бѣднаго маленькаго магометанина. Никогда уже не читать ему съ увлеченіемъ Арабскихъ Ночей подлинникѣ.

Отсюда, послѣ этой непріятной сцены, пошли мы завтракать въ дрянной трактиръ, который, впрочемъ, отрекомендовали намъ. Здѣсь угостили насъ морской рыбою, виноградомъ, дынями, гранатами и смирнскимъ виномъ. Изъ оконъ трактира открывался прекрасный видъ на заливъ, на купцовъ, тунеядцевъ и ремесленниковъ, толпившихся на берегу. Здѣсь виднѣлись и верблюды, не обременные ношею, и груды спѣлыхъ дынь такой величины, что гибралтарскія бомбы показались намъ малы въ сравненіи съ ними. Было время сбора винныхъ ягодъ, и мы, на пути въ трактиръ, пробирались сквозь длинные ряды дѣтей и женщинъ, занятыхъ укладкою этихъ плодовъ. Ихъ обмакиваютъ сперва въ соленую воду и потомъ уже прячутъ въ кадушки, перекладывая листами. Когда смоквы и листы начнутъ сохнуть, изъ нихъ выползаютъ большіе бѣлые черви и прогуливаются по палубамъ кораблей, везущихъ эти фрукты въ Европу; гдѣ маленькія дѣти кушаютъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ (то-есть, не червей, а смоквы-то), и гдѣ играютъ онѣ не послѣднюю роль на университетскихъ попойкахъ. Свѣжія винныя ягоды имѣютъ здѣсь такой же вкусъ, какъ и въ другихъ мѣстахъ; но смирнскія дыни необыкновенно вкусны и такъ велики, что изъ одной штуки, не прибавляя ничего къ ея природнымъ размѣрамъ, можно бы, кажется, смастерить преудобную каретку для Синдерелы.

Проводникъ нашъ, отъявленный плутъ, запросилъ два доллара за удовольствіе осмотрѣть мечеть, тогда какъ другіе Англичане прошли туда за шесть пенсовъ. Разумѣется, мы не согласились заплатить такихъ денегъ, а потому и не видали мечети. Но здѣсь были другіе, прекраснѣйшіе виды, за которые не надобно ничего платить, хотя и стоятъ они, чтобы послоняться для нихъ по городу. Женщины, разгуливающія по базару, такія шлюхи, что едва ли захочется кому снять съ лица ихъ черныя маски. Станъ ихъ такъ закутанъ, что будь онъ запрятаны въ тюфякъ, и тогда вы разглядѣли бы его не менѣе; даже ноги ихъ, обутыя въ двойныя желтыя туфли, доведены до какого-то рыбьяго однообразія. Но въ греческихъ и армянскихъ кварталахъ, между бѣдными христіанами, которые занимаются укладкою винныхъ ягодъ, вы встрѣтите такихъ красавицъ, что въ одинъ день влюбитесь нѣсколько разъ, если только сердце ваше способно къ подобнымъ продѣлкамъ. Здѣсь видѣли мы очаровательную дѣвушку, за пяльцами, въ отворенныхъ воротахъ; подлѣ нея сидѣла съ чулкомъ старуха и лежалъ козелъ, привязанный къ рѣшоткѣ маленькаго садика. Встрѣтили нимфу, которая спускалась съ лѣстницы, съ кувшиномъ на головѣ, и смотрѣла на насъ такими покойными, большими и благородными глазами, которымъ могла бы позавидовать Юнона. Полюбовались молодой, граціозной матерью, склоненною надъ плачущимъ въ колыбели малюткою. Этихъ трехъ красавицъ видѣли мы въ одной улицѣ армянскаго квартала, гдѣ двери домовъ были отворены настежь, и женщины сидѣли подъ сводами на дворѣ. Были здѣсь также дѣвушки смоквъ, красоты неописанной; длинныя, густыя, черныя косы ихъ охватывали такія головки, очерки и колоритъ которыхъ стоили того, чтобы надъ ними потрудился карандашъ Рафаэля и кисть Тиціана.