|
— Не хватало еще, чтобы ты на мою сестренку зенки свои похабные пялил! Саврянин презрительно усмехнулся и развернулся спиной к бочке, задрав подбородок и скрестив руки на груди. Ждать дальнейших уступок, похоже, было бесполезно, и Рыска, махнув Жару, чтобы закрыл — дует, начала быстро-быстро раздеваться. Полгода-то откуда взялись? — поинтересовалась она, спрятавшись в воде по шею и почувствовав себя немного увереннее. — Еще ж недавно чуть больше месяца было. — Перед последней ступенью обучения путники приносят обет воздержания. — Навсегда? — с надеждой спросила Рыска. — Нет, только до прохождения обряда, — разочаровал ее Альк. — И я уже передержался лишних полтора месяца! — Ничего, не треснешь, если еще недельку потерпишь, — свирепо заверил его Жар. — Зато будешь такой святой, что аж засветишься! — В том самом месте? Как путеводная звезда, чтоб девка ночью не заблудилась? — Я кому сказал — проваливай! — не выдержал вор, окончательно войдя в роль сурового братца, блюдущего сестрину честь. — Все равно следующим я моюсь, так что ждать тебе долго придется. Саврянин неожиданно пожал плечами и вышел, хлопнув не только внутренней дверью, но и наружной. — Куда это он? — всполошилась Рыска. — Вернется, никуда не денется, — уверил ее Жар, несколько смущенный столь легкой победой. — Иди его догони! — Вот еще, — проворчал вор, растягиваясь на кровати, — только за саврянами мне бегать не хватало. — А вдруг он опять что-нибудь натворит?! — Боюсь, — мрачно сказал Жар, закладывая руки за голову, — что помешать ему в этом я все равно не смогу. * * * Альк стоял на мосту и, почти не моргая, глядел вниз. Речка была не широка и уж тем более не глубока, каждый камень на дне виден, а некоторые даже из воды выступают — черные, осклизлые. Высоко только до них — мост положили над оврагом, чтобы не тратить время на спуск-подъем. Если перила вдруг хрустнут… Самый простой выход — и самый идиотский. Особенно если там и в самом деле ничего нет. Ведь в действительности человек пытается избавиться от проблем, которые он не в силах решить, а не от жизни. Надеется, что шагнет за край — и обретет свободу от всех и вся, выказав великое мужество. Но это трусость. — Эй, белокосый, ты чего — топиться вздумал? — весело окликнул Алька подвыпивший мужичок, подогнавший к оврагу стадо овец. Животные сгрудились у края и трусливо заблеяли, не решаясь ни спуститься по крутому склону, ни ступить на мост. — Не дождетесь, — процедил саврянин, выпрямляясь и отпуская перила. — Тогда уйди с моста, видишь — овцы боятся! Альк посторонился. Стадо, дробно цокая копытцами и роняя горошки, побежало по доскам, торопясь миновать шаткую переправу. — Спасибо! — жизнерадостно крикнул пастух и, пощелкивая кнутом, погнал овец по дороге к поселку. Саврянин выждал, пока не осядет поднятая ими пыль, и пошел следом. Перевалило за полдень. Солнце, так и не пробив тучи, до того подплавило их с изнанки, что в воздухе повисла удушливая, но, увы, не предгрозовая жара. «Целебный» грязевой запах усилился, народу на улицах стало гораздо меньше — остались только принюхавшиеся, занятые работой местные жители. |
