Девушка растерянно осмотрелась — что, прямо на дорогу поставить?!
Альк оборвал ее сомнения, забрав корзину и тут же, с отрывистым приказом, всучив пробегавшему мимо слуге. Тот, даже не удивившись, как миленький потащил репу на кухню.
— А тсаревна? — не понял Жар.
Саврянин усмехнулся и похлопал рукой по гитаре:
— Помнишь, как мы девок в кормильне подманивали?
— Ну?
— Все девки одинаковы.
* * *
Альк повел спутников не к дворцовым дверям, а в дальнюю, более заросшую часть сада. Над головами скрещивались ветки незнакомых Рыске деревьев, но мелкая редкая листва задерживала лишь толику лучей, и дорожки оставались светлыми. Народу навстречу попадалось все меньше, под конец только парочки, которые сами загодя сворачивали на другие тропки, отгораживались деревьями и клумбами. Среди них затесалась башенка-беседка: каменные стены высотой в два человеческих роста, с единственной запертой дверцей, а наверху узорчатая деревянная клеть, оплетенная доползающим с земли плющом. Есть ли внутри кто-нибудь, снизу не разглядеть. Башню окаймляла полоска воды в каменном русле — бежавший через парк ручей делал здесь петлю. В прозрачной воде стайками носились мелкие, с мизинец, ярко-красные рыбешки. Когда Рыска, любопытствуя, наклонилась над краем, они мухами слетелись со всех сторон, ожидая кормежки.
— Жар, у тебя кусочка хлебушка с собой нет?
— Ну-ну, потравите еще тсаревниных рыбок, — фыркнул Альк, снимая гитару и опускаясь на одно колено.
— Подпевать точно не надо? — не удержавшись, пошутил вор.
— Тебя когда-нибудь били гитарой? — Саврянин тряхнул головой, отбрасывая за спину упавшие на струны пряди. — Все, тихо оба!
Негромкая мелодия поплыла над водой, печально журча вместе с ней.
Отныне
Забудь мое имя,
Забудь мой голос, улыбку, объятия, цвет моих глаз.
Как листья,
Сожги мои письма,
Сожги свои чувства и клятвы, случайно связавшие нас.
Напрасно
Не трать дней прекрасных,
Не жди в темноте у двери, что мои раздадутся шаги.
Навечно
Предай нашу встречу,
Предай меня, выстави на смех, скорее утешься с другим.
Однажды
Пусть станет неважным,
Пусть станет ненужным когда-то безумно желанный ответ.
Так лучше,
Так лучше, послушай,
Чем если ты горько заплачешь, узнав, что меня больше нет…
Последний куплет Альк пропел слегка сдавленным голосом, со склоненной головой (но так, пожалуй, даже лучше вышло, проникновеннее); из беседки, неслышно открыв дверь, вышла и остановилась у воды саврянка в простом (по покрою, а не ткани — кремовый шелк с золотой нитью) платье, с распущенными по плечам волосами. |