|
Пыла некоторых вояк даже река не охладила, но драться голыми руками на горбатом пятачке оказалось очень неудобно, да и более уживчивым соседям это не нравилось — места и так крыса наплакала, а они еще пихаются! — и тогда в воде оказывались оба. Так что, в конце концов, буяны утихомирились, только злобно переругивались, но потом и это надоело. — Эх, а пророк-то чистую правду говорил! — расползались боязливые шепотки. — Все как он и предрекал: вышли реки из берегов, вышли твари из нор… Мокрые и всклокоченные крысы десятками сидели на плавающих по озеру бревнах — остатках переправы. Они тоже были из разных стай, но общая беда сплотила зверьков, и они, как и люди, грели друг о друга мокрые ободранные бока. — Точно, осерчала на нас Хольга. Не дело мы затеяли… — сокрушенно качали головами обе стороны. — Да нам этот остров сто лет не нужен был, кабы не приказ! — Чего уж там, и мы маху дали, полезли не разобравшись! — Вы уж нас простите! — Да нет, это мы виноваты! — упорствовали в покаянии савряне. (А то вдруг Богиня решит, что мало ввалила?!) — Нет, мы! — не сдавались ринтарцы, не желая уступать первенство в просветлении. Чуть снова не подрались. К утру вода стала спадать, переходить в зыбкий туман. Холмы вырастали из нее, будто грибы, на саврянской стороне между некоторыми уже можно было перейти посуху. Река вылизала землю, как коровы солонец, местами содрав огромные куски дернины. Под ней обнажившейся плотью алела глина. На свежих отмелях янтарем и ракушками поблескивали мечи и куски доспехов. Вернулись плевуны, удивленно покружились над затопленными пещерами и осели на ближайших деревьях, будто кто-то черные тряпки по ветвям развесил. На поле появились женщины. Подвернув юбки, они бродили по колено в воде, выкрикивая имена пропавших мужей, сыновей и братьев. Сначала только саврянские, потом ринтарские — переправились с другого берега. Друг на друга они внимания не обращали, только с тоской шарили взглядами по округе, надеясь и одновременно страшась найти тело любимого. Будто белые чайки-кликуши, кружащиеся над заливом. Рыска искала молча. Сил еще и на крик у нее не было. Как девушке удалось выбраться на берег, она и сама не помнила — слепо барахталась-барахталась, а потом внезапно, уже на исходе сил, ощутила под ногами дно. С тем же успехом ее могло снести к середине реки, откуда Рыска точно бы не выплыла. Повезло. Девушка полубезумно хихикнула, вернее, почти беззвучно дернула плечами: внутри снова, как в пещерах, но уже навеки, поселилась пустота. Но та, что терзала сердце, была куда хуже. Рыска знала, за что Хольга отлучила ее от дара. Первым девушка наткнулась на Миха. Белый-белый, выполосканный рекой до последней капли крови, батрак неестественно ровно вытянулся на мокрой блестящей траве, и борода на его застывшем лице выглядела особенно пронзительно-черной. Рядом топтался Колай, не зная, что делать: везти тело в Йожыг не на чем — все лодки унесла река, паромную переправу сорвало. К саврянам тащить — как еще примут, неизвестно. Хотя Рыска видела — принимали. И лекари, и мольцы уже у берега суетились, вперемешку напутствуя в небесную дорогу своих и чужих. Колая до того изумило появление падчерицы — оборванной, резко повзрослевшей, совсем иначе держащейся, — что он даже окликнуть ее не сразу решился, а пока прокашливался, девушка отвернулась и на негнущихся ногах прошла мимо. Не оттого, что ей было тошно глядеть на отчима или не жалко чернобородого батрака, отдавшего свою жизнь, чтобы они с Альком успели спасти остальные. |
