|
Дайон секунду или две изумленно смотрел на нее, собирая воедино все, что еще осталось у него в голове. — Валяться в постели — недостойно, — сказал он после паузы. — Я ясно осознал, насколько я несчастлив, и не желаю возвращаться домой. Джуно поцеловала его. Часом позже они уже были в квартире в Лондоне-Семь. 7 — Я хочу ребенка, — сказала Джуно. — Как?! — А так, что, согласно контракту, ты обязан меня им обеспечить. Они сидели на балконной скамейке на двести четырнадцатом этаже Лондона-Семь и пили кофе. Приблизительно в полумиле под ними ковер тумана, упорно державшегося в продолжение двух дней, начал понемногу утончаться. Дайон наблюдал, как заходящее солнце медленно превращает его в замерзшее темно-красное море. На улице было холодно, но балкон, окруженный завесой подогретого воздуха, казался воздушным пузырьком лета, сохранившимся среди морозных высот осени. В блеске умирающего солнца эта сцена переливалась и мерцала испарениями: это лучи преломлялись влажным потоком искусственного тепла. Темно-красный ковер тумана волновался и подергивался рябью, как будто решая вдруг ожить. — Перспективы искусственного осеменения вовсе не приводят меня в бешеный восторг, — сказал Дайон, собираясь с мыслями. — Смени программу. Я вовсе не это предлагаю. Есть интересная статистика. Оказывается, при таком способе зачатия и вынашивания высок процент неврозов, как среди матерей-носителей, так и среди младенцев. Я хочу пойти суровым путем. — Суровым для кого? — спросил Дайон. — Для меня, маленький трубадур. Ты думаешь, я жажду, чтобы ты тратил время и энергию на инфру? — Я мог бы войти во вкус эксперимента. — Я была бы только рада. Но целью упражнений должен быть здоровый ребенок. Не забывай об этом. — Что пережгло твои транзисторы, бесплодная утроба? Неужели это бурное приключение в канун Дня Всех Святых напомнило тебе, что все мы смертны? Или, несмотря на инъекции жизни, ты становишься старой и сентиментальной? Джуно вздохнула: — О, Дайон. Почему ты все время делаешь вид, будто живешь внутри стального шара? Ради меня ты чуть не погиб навсегда. Разве это так ужасно, что я захотела от тебя ребенка? — Они тебя изнасиловали? — Почему ты об этом, спрашиваешь? — Они тебя изнасиловали? Она улыбнулась: — Полагаю, это можно назвать и так. Они вкололи мне полную дозу какой-то дряни, и я пласталась, как сука в течке... Но сейчас это не имеет никакого значения. Ожоги на теле зажили, ожоги на душе вылечили психотерапевты, и теперь единственный комплекс, оставшийся у меня, связан только с тобой. — Ага! Вот оно что! — выкрикнул Дайон с чувством триумфа. — Ты была подчинена. Вот почему тебе захотелось ребенка. Ты была подчинена, и добрая старая Доминанта Природа возобновила миллионолетнюю программу. Твоя похотливая сущность тут ни при чем. Ты неподвижно лежала на спине, и твой разум был пуст, как лунный вакуум, а твое тело в это время вспомнило все, что нужно. И теперь ты пытаешься стать анахронизмом по доверенности. — Разве это имеет значение? — спросила Джуно. Дайона раздражало, что ее голос и манера поведения были совершенно спокойны. — Да, плоскобрюхая, имеет. — Почему? — Потому что нельзя обманывать природу вечно. — Ты говоришь загадками. — Это что, я живу загадками. — И поэтому ты попытался взять билет в один конец на дно Северного моря? — Сам себе удивляюсь, — ответил он уклончиво, — я просто играл в пятнашки с морскими чайками и рыбами. А потом упал. Вот и все. — Нет, было еще кое-что, мейстерзингер. Ты играл в русскую рулетку с самим собой — и сам был пулей. |
