Изменить размер шрифта - +
Вообще-то я не привык так запросто болтать с девчонками, но с Викой легко и интересно. Она рассказывает о своей школе, и я понимаю, что в классе Вика — такая же «чудила», как я. Это мне даже нравится, потому что я никогда не встречал чудных девчонок. И еще потому, что мне нравится в ней все, начиная с синющих глаз, окаймленных черными ресницами, заканчивая ее голосом, тонким и хрупким, как лесной колокольчик.

Наконец-то в мокрой траве я обнаруживаю предмет наших поисков. Наклоняюсь, сдвигаю руки, и вот — желтоглазая царевна у нас в плену. Вика хлопает в ладоши и радуется, как маленькая. Хотя она и так маленькая, — на целых полтора года младше меня. Я приоткрываю капкан и показываю Вике остренькую лягушачью мордашку с испуганными золотыми глазенками.

— Красивая… — восхищенно шепчет Вика и гладит лягушку. — Ты не бойся, мы тебя не обидим. Хочешь жить у меня дома?

— И спать на моей подушке… — не сдерживаюсь я. Вика досадливо косится в мою сторону. — Ну сказка есть такая, — оправдываюсь я, — английская. Про то, как лягушонок помог девушке, а она пообещала ему положить его к себе в кровать…

— Они у меня в аквариуме живут, — объясняет мне Вика, и я чувствую себя неандертальцем. — И в постель к себе я их не кладу.

Ссориться с Викой мне совсем не хочется, поэтому я делаю серьезное лицо и киваю.

— Ты что, домой ее понесешь?

— Ну да.

— А мама?

— Подумаешь, будет у нас четыре лягушки.

— Ну смотри, — пожимаю я плечами, подозревая, что четвертой лягушки Викина мама уже не вынесет, — если думаешь, что не влетит…

— Не влетит, — уверенно заявляет Вика и спохватывается: — А домой мне точно пора. Вот за это влетит…

Я вспоминаю про воду, которую так и не набрал, и поднимаюсь за ведрами. Прощаться с Викой не хочется, но долг требует обеспечить родных водой.

— Давай встретимся завтра, — предлагаю я, разглядывая разводы на алюминиевых ведрах. — Придешь на пруд?

— Ага, — смущенно отвечает Вика.

Я показываю ей, где мой дом, а она кивает куда-то в противоположную сторону. Прощаемся мы уже без смущения, и я долго машу рукой вслед ее худенькой спине. Набрав наконец-то воды, я торопливо шагаю к дому. Настроение до того хорошее, что меня даже мамин гнев не страшит (добежать до колодца — всего десять минут, а мое отсутствие растянулось часа на полтора).

— Где тебя носило, идолище?! — кричит мама с порога. — Тебя только за смертью посылать!

— А ты пошли, — с улыбкой отвечаю я, пытаясь поделиться с мамой своим хорошим настроением. — И будешь жить вечно…

Мама, когда злится, шуток не понимает. Маленький механизм, отвечающий за ее чувство юмора, дает сбой. Поэтому мне ставят «палочку» и отправляют чистить картошку, которой дед разжился у нашего соседа, дяди Аркаши.

— Ну что, Егорка, дождался порки? — шутливо подмигивает мне дед и снабжает «орудиями труда»: ножиком и миской для очистков.

Кстати, про «палочки». В нашей прогрессивной семье есть система наказаний и поощрений, система «галочек и палочек». Каждый день мама и папа ставят мне (Олька, по их словам, уже вышла из этого возраста) «палочку», если я провинился, и «галочку», если я сделал что-то хорошее. Вот, например, помог деду приготовить ужин — на тебе «галочку». Вернулся с гулянья позже обещанного времени — получай заслуженную «палочку». Раз в месяц мама с папой считают галочки и палочки и смотрят, что перевесило.

Быстрый переход