Ребенка Женщины с которой мне интересно жить, и которую я всегда считал самым большим Подарком от Бога в моей жизни. А ты прожила со мною почти пять лет и ничего не поняла…

— Поняла… Маргарита вдруг заплакала.

— Что ты поняла? — голос Дмитрия был сухим и безжизненным.

— Что я не смогу больше любить тебя, так, как любила еще два часа назад! — устало проронила она. — Я не могу любить человека, который меня продает. Для него я только дорогая, ухоженная вещь…

Тьфу, высокопарная истеричка! — в сердцах крикнул Дмитрий и рванул на себя дверь. С тобою невозможно серьезно говорить. Справляйся со всеми своими маниями и гормонами сама! Ты мне надоела!

С этими словами он вышел. Вскоре в дверь спальни пробился тонкий луч света из соседней комнаты — кабинета. Но он быстро погас. Похоже, что небывало вышедшему из себя расчетливому торговцу компьютерами удалось-таки благополучно заснуть!

Маргарита после ухода супруга почти тут же перестала плакать и осторожно приложила холодные ладони к пылающим щекам, остывая от гнева…

«Сделка… Опять сделка, опять контракт… Хороша же жизнь богатой дамы!» — горько усмехнувшись подумала она. «За последние семь лет с моим телом трижды заключали сделку. Утешало лишь то, что хотя бы один раз из этих трех продавцом была я сама… А теперь предстоит четвертая, а там и — пятая сделка и у меня нет выхода… И ничто меня уже не утешит!»

4.

— Оставь, я сама, — Маргарита отвела руки Кирилла… — Я не хочу, чтобы ты прикасался к моим вещам…

— Только к телу? — усмехнулся тот, провожая насмешливым взглядом скользящий на пол шелк… Что же, это приятно. Это очень приятно. Позвольте мне напомнить, насколько приятно, мадам…

— Я, кажется, помню, — голос Маргариты предательски дрогнул, и она закрыла глаза, чтобы не видеть как розовеет кожа от поцелуев, которых, против воли и разума, ее тело жаждало все сильнее. Ей так хотелось что то сравнить… Что? Она и сама не знала до конца. Но ей очень хотелось узнать… Очень…С того самого момента, как она оказалась здесь, в этой странной квартире с большими зеркалами по стенам, ковром во всю огромную комнату и какими то яркими подушками, разбросанными по ковру, словно птицы. Ковер был мягким, как плюшевое одеяло. Маргарита не чувствовала твердости пола. Не чувствовала она и прикосновений Кирилла. Только с ее телом происходило что то. Оно выгибалось как струна скрипки, оно пело шальную, удивительную песню, и она не могла бы даже сказать была ли у этой песни какая то мелодия, или, может быть, только низкий, бархатный звук ее собственного стона… Оказывается, этот сокровенный миг ничем не отличался от часов, проведенных ею… с мужем. Они тоже всегда заканчивались этим низким бархатным звуком… Вот только обволакивающей ее теплоты и защиты, как это было раньше, с Дмитрием, она теперь не ощущала, не чувствовала. Ее окутывал лишь легкий холодок разочарования и насмешливости Кирилла. Победной насмешливости.

Она не помнила был ли то день или стояла глухая ночь; не помнила, как оказалась в машине, куда ее усаживал Кирилл, на прощание легко коснувшись губами руки… Она не помнила даже, как вошла в свой дом, который был странно пуст и тих. Не помнила, как поднялась по лестнице, и как машинально толкнула дверь спальни… Ей хотелось только одного: упасть на кровать и забыться тяжелым сном, в котором не будет этой поющей струны-скрипки, не будет жара губ, не будет сжигающего стыда и вины внутри, не будет ничего, ничего…

Но что то то помешало ей исполнить столь страстно желаемое… Что? Она не могла понять сразу.