|
Я помню, что ты сказал в Лувре. И, конечно, те снимки… – Я сглатываю, изо всех сил стараясь не думать о картинках в шкафу. Он замирает, начиная понимать, о чем идет речь, и я торопливо, боясь, что вот-вот со-рвусь, продолжаю: – Я подумала, что ты мог бы… что тебе, может быть, захочется… ну, сфотографиро-вать меня. – Сфотографировать… тебя? Позабыв о коробке на коленях, Кристиан во все глаза смотрит на меня. Я отчаянно ки-ваю, пытаясь предугадать его реакцию. Он наконец переводит взгляд на коробку, почти-тельно проводит пальцами по глянцевым картинкам. О чем он думает? Реакция совсем не та, которой я ждала, и мое подсознание уже по-сматривает на меня сердито, как на тупую домашнюю скотинку. Кристиан всегда ведет себя непредсказуемо. Снова смотрит на меня, и в его глазах… что, боль? Черт… теперь-то что? – Почему ты подумала, что мне этого захочется? Нет, нет, нет! Ты же сам сказал… – А тебе не захочется? – спрашиваю я, отказываясь слушать подсознание, которое не верит, что кто-то может пожелать иметь мои эротические фотографии. Кристиан сглатывает, приглаживает волосы. Такой потерянный, такой смущенный. Вздыхает. – Для меня такого рода снимки были обычно чем-то вроде страховки. Я знаю, что долго рассматривал женщин только как объект. – Он останавливается, неловко пожимает плечами. Что? К чему это ведет? – И ты думаешь, что, фотографируя меня, тоже будешь видеть только объект? – Ох… – Кристиан как будто сдувается. Кровь отливает от лица. Он жмурится. – Все так сложно, – шепчет он и открывает глаза. В них тревога, настороженность и что-то еще. Черт. В чем тут проблема? Что так на него подействовало? Я? Я со своими расспроса-ми о его биологической матери? Пожар в офисе? – Почему ты так говоришь? – шепотом спрашиваю я, чувствуя, как к горлу подступает паника. Я думала, он счастлив. Думала, мы счастливы. Думала, что принесла ему счастье. Я не хочу смущать его, путать. Мысли разбегаются. Откуда эта внезапная перемена? Он не видел Флинна почти три недели. И это причина? Поэтому он такой пришибленный? Может, позвонить Флинну? И тут меня осеняет. Такие моменты необычайной ясности и глубины случаются крайне редко: пожар, «Чарли Танго», «джет-скай»… Он же просто боится. Боится за меня. А полоски от наручников довели его до точки. Кристиан переживал из-за них весь день и совсем запутался, потому что не привык испытывать неудобства, причиняя боль. От этой мысли мне делается нехорошо. Он пожимает плечами и снова бросает взгляд на мое запястье, где еще недавно бол-тался купленный им браслет. Есть! – Послушай, это ровным счетом ничего не значит. – Я поднимаю руку, демонстрируя еле видный рубец. – Ты дал слово. Да что там, вчера было здорово. Интересно. Перестань изводить себя – мне нравится жесткий секс, я тебе и раньше говорила. Я заливаюсь краской и из последних сил сдерживаю подступающую панику. Он смот-рит на меня пристально, но о чем думает? Может, анализирует сказанное мной? Я сбиваюсь с мысли. – Это из-за пожара? Думаешь, пожар как-то связан с «Чарли Танго»? Ты поэтому бес-покоишься? Поговори со мной… пожалуйста. Кристиан смотрит на меня молча, и между нами снова пролегает молчание. Вот же гадство! Знаю, от него уже ничего не добьешься. – Не надо выдумывать лишнего, – негромко выговариваю я, и слова отдаются эхом, тревожа память из недавнего прошлого – его собственное высказывание о том дурацком контракте. |
