|
Ох… Он отпускает мои руки, просовывает ладони мне под голову, за-пускает пальцы в волосы, и я поднимаюсь ему навстречу, наполняюсь его желанием, отве- чаю на его поцелуй. А поцелуй вдруг уже другой – не милый, сладкий, восхищенно-почтительный, но греховный, порочный, глубокий, жадный. Язык вторгается в мой рот не дарителем, а завоевателем, жадным и отчаянным, спешащим взять… Желание бежит по жилам, пробуждает мышцы и связки, отдается волнующей дрожью. Что же не так? Кристиан резко вздыхает. – Что ты со мной делаешь, – бормочет он с рвущим душу отчаянием и вдруг опускает-ся на меня, вдавливает в матрас – одной рукой держит за подбородок, другой шарит по телу, мнет груди, гладит по животу, бедрам, тискает снизу. Он снова целует, раздвигает мне ноги коленом, вжимает меня в себя, и его желание рвется через одежду, его и мою. Мой вздох и стон глохнут под его губами, я таю в жаре его страсти. Где-то далеко тревожно звенят ко-локольчики, но я не желаю их слышать, потому что знаю: он хочет меня, нуждается во мне, не может без меня и это – его любимая форма общения со мной, его самовыражения. Забыв обо всем, отбросив осторожность, я целую его, зарываю пальцы в его волосы, сжимаю ку-лаки и впитываю его вкус и запах. О, Кристиан, мой Кристиан… Он вдруг поднимается, стаскивает меня с кровати, и я стою перед ним, растерянная и ошеломленная. Он расстегивает пуговицы у меня на шортах, падает на колени, стаскивает их и заодно трусы… Не успев опомниться, я снова на кровати, под ним, и он уже рвет «молнию» на брюках. Боже, он даже не раздевается, даже не снимает с меня майку. Ника-кого вступления – он вонзается в меня с ходу, и я вскрикиваю, скорее от удивления, чем от чего-то еще… Я слышу хрипящее дыхание над ухом. – Да, да, да… – Он замирает, приподнимается и вгоняет еще глубже, вышибая из меня стон. – Ты нужна мне, – хрипит Кристиан. Он пробегает зубами по моему подбородку, по скуле, покусывает и посасывает, потом снова целует – без нежностей, требовательно и алч-но. Я обхватываю его руками, обвиваю ногами, сжимаю и не отпускаю, словно хочу выда-вить все, что тревожит его, не дает покою. Он начинает двигаться, как будто пытается вска-рабкаться внутри меня. Снова и снова, выше и выше, отчаянно, безумно, подчиняясь древ-нему инстинкту. Захваченная заданным им сумасшедшим темпом, я отдаюсь ему полностью, без остатка. Что гонит его? Что тревожит? Вопросы остаются без ответа, потому что мысль не успевает за телом, которое уносится выше и выше на волне безумных ощуще-ний, отвечая выпадом на выпад, ударом на удар. Я слышу натужное, шипящее, резкое ды-хание и знаю – он забылся во мне. За стоном – вздох, за хрипом – вскрик. Это так эротично – его неутолимая жажда, его ненасытный голод. Я уступаю, отдаю, а он требует больше и больше. Как же я хочу этого – и для себя, и для него. – Кончай со мной, – выдыхает он и поднимается, разрывая мои объятия. – Открой гла-за. Мне нужно видеть тебя. – Это не просьба, но приказ, требующий беспрекословного под-чинения. Мои глаза тут же открываются, и я вижу напряженное, разгоряченное лицо и го-рящие, голодные глаза. Его страсть, его любовь – как удар потока: плотина рушится, и я кончаю, откинув голову, содрогаясь в конвульсиях. – О, Ана! – вскрикивает он и, догнав меня последним рывком, замирает, а потом пада-ет, но тут же скатывается, так что сверху оказываюсь я. Оргазм уходит. Я хочу отпустить какую-нибудь шутку насчет подавления и объекта, но прикусываю язык – кто знает, какое у него настроение? Отрываюсь от его груди, смотрю в лицо. |
