Однако к результатам своего запроса я относился пессимистично. Закон предусматривал вероятность залога. Но в реальности залог для обвиняемых в убийстве обычно устанавливался в миллионных размерах, чтобы сделать его недоступным для обычного человека. Моя клиентка являлась безработной матерью-одиночкой, чей дом находился в процессе передачи в собственность залогодержателя. Семизначный залог означал, что Лайзу не выпустят из тюрьмы.
Судья Стивен Флаэрти вытащил дело Треммел из стопки и положил наверх, чтобы потрафить журналистам. Андреа Фриман, прокурор, назначенный округом, зачитала обвинения, и судья установил срок заседания на следующую неделю. До этого момента Треммел не должна была делать никаких заявлений. Вся эта рутинная процедура была проведена очень быстро. Флаэрти уже было собирался объявить короткий перерыв, чтобы пресса могла собрать свое оборудование и удалиться, но тут слово взял я и внес ходатайство об установлении залога для моей клиентки. Побочной причиной, чтобы сделать это, было желание посмотреть, как отреагирует обвинение. Иногда мне везло, и обвинитель, ратуя за крупную сумму залога, отчасти раскрывал свою будущую стратегию и имеющиеся у него в наличии доказательства.
Но Фриман была слишком хитра, чтобы допустить такую оплошность. Она лишь сказала, что Лайза Треммел представляет собой угрозу для общества и ее не следует отпускать под залог — во всяком случае, на этой стадии процесса. Она отметила, что человек, явившийся жертвой преступления, действовал не единолично, а был лишь звеном цепи в деле о лишении Лайзы права на собственность. Следовательно, другие люди и учреждения, составляющие эту цепь, могут оказаться в опасности, если Треммел отпустят на свободу.
Ничего нового для себя я не услышал. Было с самого начала очевидно, что обвинение использует в качестве мотива убийства Митчелла Бондуранта отъем дома у Лайзы. Фриман сказала только то, что является стандартным аргументом против залога, но не выдала ничего, что касалось ее плана выстраивания обвинения. Она была хорошим прокурором, и нам доводилось встречаться с ней по другим делам. Насколько помнится, я проиграл их все.
Когда настала моя очередь, я возразил, что нет никаких признаков, не говоря уж о доказательствах того, что Треммел может либо угрожать обществу, либо предпринять попытку скрыться. Без таких доказательств судья не имел оснований отклонить ходатайство о залоге.
Свое решение Флаэрти разделил между нами ровно пополам, присудив победу защите тем, что разрешил освобождение под залог, и выигрыш обвинению — тем, что назначил залог в размере двух миллионов долларов. Результат сводился к тому, что Лайза не могла уйти из тюрьмы. Она должна была либо представить гарантию наличия у нее доходов или собственности стоимостью не менее двух миллионов, либо найти поручителя. Поручительство требовало уплаты десятипроцентного аванса, то есть двухсот тысяч наличными, о чем не могло быть и речи. Так что она оставалась в тюрьме.
Наконец судья объявил перерыв, что давало мне несколько минут для разговора с Лайзой, прежде чем ее уведут. Пока журналисты покидали зал суда, я еще раз строго предупредил ее держать рот на замке.
— Лайза, теперь, когда к делу приковано внимание прессы, это еще более важно. Они могут попытаться добраться до вас в тюрьме — либо напрямую, либо через ваших сокамерниц или посетителей, которым, с вашей точки зрения, можно доверять. Так что помните…
— Ни с кем не разговаривать. Я это усвоила.
— Отлично. Теперь я хочу, чтобы вы знали, что сегодня мы со всеми моими сотрудниками собираемся, чтобы обсудить ход дела и выработать стратегию. У вас есть что-нибудь, что вы могли бы предложить нам для обсуждения? Что-нибудь, что может нам помочь.
— У меня есть только один вопрос, лично к вам.
— Что за вопрос?
— Почему вы ни разу не спросили меня, совершила ли я на самом деле то, в чем меня обвиняют?
Я увидел появившегося судебного пристава, он встал в дверях за спиной у Лайзы, готовый увести ее. |