И вдруг очарование исчезло: его вынули из-под лошади сильно помятого, едва живого.

В злобном ослеплении он на другой же день издал приказ, объявлявший награду в тысячу пиастров тому, кто доставит мертвыми или живыми Карлоса Валиенте, его сестру Долорес, француженку Фрикетту и ее слугу — матроса.

Для получения награды достаточно было предъявить голову в доказательство.

Объявление заканчивалось следующей фразой:

«А кто докажет, что им убит бунтовщик Антонио Масео, тот получит право требовать себе в жены единственную дочь мою, донну Кармен Агвилар-и-Вега».

В районе расположения испанских войск наблюдалось сильное движение: очевидно, испанцы готовились к наступлению. Масео обо всем узнал своевременно, не исключая приказа полковника Агвилара, и холодно сказал приближенным:

— Вот каким способом ведут они с нами войну.

Карлос и Долорес пожали плечами, а Фрикетта сказала:

— Тысяча пиастров!.. Мы дороже стоим.

Мариус громко расхохотался и сказал:

— Подожди, господин испанец! Мы еще посмотрим кто кого.

Заразившись смехом матроса, засмеялся и вертевшийся тут же около взрослых маленький Пабло.

Детское горе проходит быстро. Сиротка не забыл еще своих родителей и часто звал маму, но тем не менее успел привязаться к Фрикетте, которая так нежно его ласкала и утешала, говоря, что мама скоро придет.

С Мариусом мальчуган сдружился как нельзя лучше и звал его «Мариус». Объяснялись все трое на каком-то фантастическом языке из смеси испанских и французских слов.

Мариус пел мальчику веселые песенки, учил его ружейным приемам и маршировке, носил его на плечах и учил говорить по-французски, но, конечно, с тулонским выговором.

Собака Браво привыкла к новым друзьям и перестала показывать клыки неграм, сражавшимся за свободу Кубы.

А время шло. Ежечасно являлись к Масео разведчики все с новыми и новыми известиями. Было ясно, что испанцы намереваются окружить инсургентов и прижать их к стене. Масео понимал опасность положения и не надеялся прорвать железное кольцо: силы его отряда были слишком незначительны. Хотя его характеру более подходило отступление, чем оборона, но тут он поневоле должен был пассивно дожидаться подкреплений, которые вел к нему лейтенант Ривера.

Он усилил укрепления своих позиций, но никак не думал, что испанцы приготовились нанести ему решительный удар.

В центре позиции инсургентов находилась большая испанская гациенда (усадьба), жители которой разбежались после прорыва инсургентами оборонительной линии испанцев. Масео сделал из этой гациенды ключ своей позиции. Он укрепил ее и поставил там две свои динамитные пушки, поручив одну из них Мариусу. Фрикетта, Долорес и Пабло поместились в одной из комнат нижнего этажа, которая была превращена в лазарет, и стали ждать событий.

К несчастью, у Масео было мало военных припасов. Поэтому генерал строго наказывал солдатам как можно бережнее расходовать их.

Мариус, между тем, основательно обошел всю усадьбу, все осмотрел там и подошел к Масео. Долго он что-то говорил генералу, который слушал его внимательно, но с нескрываемым удивлением.

Когда Мариус кончил, генерал подумал несколько минут и сказал провансальцу:

— Извольте. Я даю вам полномочия. Но знайте, что если вам не удастся — мы погибли.

— Черт побери мою душу, генерал, если будет неудача!

— Хорошо… Я на вас полагаюсь.

— И хорошо делаете.

Наступление испанцев было уже несомненно. Со всех четырех сторон началась канонада. Снаряды с шипением прилетали в самую середину инсургентского лагеря. Вдали строились длинные ряды пехоты, окутываясь белыми клубами выстрелов.

Испанцам незачем было щадить заряды: у них имелось их много.