Что касается Мариуса, то он по этому поводу сделал однажды следующее замечание:

— Знаете, мадемуазель, мы здесь точно в тулонском арсенале.

— Как так, Мариус?

— Там рабочие, когда их за работой спросят, что они делают, — отвечают: «Мы отдыхаем».

— А работа как же?

— Идет себе помаленьку. Они всегда по двое за одним делом: один работает, другой смотрит; через каждые четверть часа они сменяются: второй — за работу, первый — смотреть… Потом все уйдут гулять и шляются часа три.

Между тем над Масео и его друзьями собирались тучи, о которых они и не догадывались.

Доктор Серрано вел себя крайне осторожно и даже не намекал донне Кармен на те чувства, которые он к ней питает. Будучи всецело занята своей привязанностью к Карлосу, молодая девушка не придавала особенного значения тому усиленному вниманию, с которым к ней относился Серрано. Она объясняла это внимание деликатностью хорошо воспитанного человека, который вдобавок был другом ее жениха.

Подозревать какое бы то ни было предательство она не могла уже просто потому, что сама была совершенно на него не способна. Сговора доктора с дворецким, разумеется, не подозревала, не знала также и о пребывании ее отца в хижине негра Сципиона. Этот секрет хранился строго; никому и в голову не приходило, что полковник Агвилар находится так близко.

Благодаря стараниям доктора Серрано, дон Мануэль поправился. Лихорадка прошла, и никаких осложнений не предвиделось. Больной совершенно пришел в себя и рассуждал вполне здраво. Он обдумывал чисто испанскую месть, которая должна была обрушиться на его врагов.

Масео, Карлос, Долорес, Фрикетта, Мариус… Все это были его враги. Всех их он хотел поразить на смерть, без всякой жалости, хотел насладиться их мучениями, их агонией.

План мести был обдуман с чисто адской ловкостью и с неслыханной жестокостью.

Так как нужно было спешить, то дон Мануэль решил действовать безотлагательно и исполнить сейчас же первую половину плана.

— Сципион, — обратился он к негру, — ты по-прежнему принадлежишь к секте «воду»?

Так как этот гнусный культ везде преследуется законом, то негр пролепетал что-то непонятное, пытаясь протестовать. Он думал, что его будут сейчас бранить за принадлежность к этой секте.

— Ну, ну, не запирайся, — добродушно продолжал дон Мануэль. — Если ты мне скажешь правду, я дам тебе сто пиастров.

Глаза бывшего невольника загорелись жадностью, и он произнес своим тихим музыкальным голосом, составлявшим такой контраст с его неуклюжей и безобразной фигурой.

— Да, муше, я по-прежнему почитаю «воду».

— Очень хорошо. А скажи мне, ты не прочь был бы получить для жертвоприношения безрогую козочку?

— О муше!.. Я был бы очень доволен… И король и королева «воду» тоже были бы очень довольны… все мы были бы довольны… О!.. Да!..

— В таком случае вместо одной козочки я подарю тебе двух — желаешь?

— О муше!.. Это будет праздником для нас!.. Великим праздником!

— Хорошо. Ты знаешь двух девушек, явившихся сюда с этим разбойником Масео?

— Я их знаю… Они белые…

— Я предаю их тебе для «воду». Можешь их похитить, только поискуснее, и доставить туда, где у вас приносятся жертвы.

— Это не трудно… Барышни всегда гуляют одни по лугу. Я подстерегу их с товарищами, и мы похитим их.

Довольный успехом затеянной гнусности, благородный дон спокойно заснул, как человек, исполнивший свой долг.

На другой день Фрикетта, Долорес и Пабло, в сопровождении Мариуса, отправились на охоту.