Надежды оправдались. Мне даже дали время на мою попытку. Сила ненависти Полидори к лорду Байрону становилась все более явной, и, однажды познакомив меня с ней, он не упускал случая сослаться на нее, расчесывая эту гноящуюся болячку. Полидори часто сидел, бормоча и ругаясь себе под нос, иногда вслух выкрикивая проклятья, или часами пялился на огонь жаровни. Когда речь заходила о Люси, глаза его загорались от удовольствия при мысли, как он отошлет ее Байрону на верную смерть. О моей роли в выполнении этих планов открыто никогда не говорилось, но однажды Полидори сказал мне, что на следующий вечер Лайла будет принимать ванну.

— Принимать ванну? — уточнил я.

Полидори ухмыльнулся и жестом показал на тела на полу.

— Она считает, что всех совращает, когда купается, — прошептал он. — Вся вне себя от удовольствия. Ничто не может отвлечь ее от этого, ничто.

— Понятно, — медленно кивнул я.

— Отлично. — Он ухмыльнулся мне и, пошарив в кармане, что-то вынул оттуда. Это была трубка для курения опиума, и он передал ее мне вместе с бархатным мешочком. — Мы оба врачи, — прошипел он, — мы знаем, зачем прописывают опиум. Снимает боль, не так ли? Даже самую ужасную боль.

Он захихикал и поднялся на ноги, вдруг споткнувшись о распростертое тело наркомана. Громко выругавшись, он хотел было ударить лежащего, но передумал и, захихикав, вновь повернулся ко мне.

— Ничего, — зашептал он. — Скоро я с ним рассчитаюсь. — Он подмигнул мне и оскалил зубы. — Не забудьте. Завтра вечером.

Так оно и случилось. Следующим вечером, в восемь часов, я попытался бежать. Еще перед уходом меня охватил гнев. Я пытался удержать в памяти образ Люси, думал о том, как нам лучше спасти ее, но эти рыцарские размышления не уняли мою боль. Я пришел прямо к вам, но говорил очень мало, потому что прикладывал все силы, чтобы не поддаться гневу и не наброситься на вас. Согласитесь, уважительная причина для молчания. Вы что-нибудь заподозрили? Нет. Да и как вы могли? Но, может быть, вы вспомните, Хури, что я не говорил, а цедил сквозь зубы? Я боялся, что иначе могу вцепиться вам в глотку. Оружия при мне, между прочим, не было. Вот почему нам нужен был Стокер. Я не мог доверить себе револьвер, не говоря уже о чем-либо режущем. Все больше и больше во мне нарастало желание убить. Я боролся с ним, насколько это было в моих человеческих силах. И только после того, как мы пробыли некоторое время в Хайгейте, ожидая Стокера как постоялом дворе под названием «Замок Джека Строу», я наконец-то достал мешочек Полидори и закурил опиум. Эффект был таков, на какой я и надеялся. Вскоре прибыл Стокер, и, покурив наркотика, я смог говорить — мой мозг онемел. Помните, Хури, как я рассказывал вам о доме Весткотов? О силах зла, которые почувствовал там? Видите ли, в тот краткий промежуток времени я мог сосредоточиться, ибо почти полчаса, пока мы пересекали кладбище и шли к дому, голова моя оставалась под анестезией.

Но внутри, в спальне, где спала Шарлотта… такой гладкой была кожа их тел, когда они лежали там, обняв друг друга, такие розовые и пышные. Нам повезло, Хури, — они только недавно отобедали, иначе даже с киргизским серебром мы не смогли бы застать их врасплох. Но в комнате стоял тяжелый запах убийства. Вы не могли его почувствовать, но меня он парализовал, и я ощутил, как лапки насекомого начали скрести мой мозг. Я стоял замерев, стараясь подавить это ощущение, но все в этой комнате напоминало об убийстве… Засохшая кровь… Клочки плоти среди ворсинок ковра… Чей-то палец, валяющийся у постели.