Казимир Малевич (?). Портрет Елизаветы Яковлевой

С глаз долой, из сердца вон?! Пока оставим этот вопрос без ответа, но лишь для того, чтобы вернуться к нему немного позднее.

Вот что пишет об этой работе куратор московской выставки — один из крупнейших в мире специалистов в области изучения творчества и биографии Казимира Малевича — Александра Семеновна Шатских:

Из шедевров позднего периода, когда художник возвратился к живописи, будут «Три фигуры в поле» (конец 1920-х) из собрания Дудаковых. А также замечательный портрет Елизаветы Яковлевой (1932) из Голландии, который был на выставках всего раза два-три, а в России вообще впервые. Елизавета Яковлева была другом семьи, художником-бутафором, она погибла в блокаду. Портрет, написанный авангардистом, мы покажем в особом сюжете, который возможен только у нас на выставке: вместе с единственной ее сохранившейся работой — портретом Людмилы Богдановой, племянницы Малевича.

Есть смысл обратить внимание на мастерское использование в этой фразе эффекта эксклюзивности, основанного на принципе товарного дефицита. Вербальная конструкция «только у нас» имплицитно содержит в себе, помимо удостоверения уникальности и возможности приобщения к группе счастливчиков, греющихся в лучах чужой славы, еще и вопрос: «Что же потеряет человек, лишив себя приобщения к такому редкому объекту, как недавно обнаруженная картина Малевича?» Но редко кто продолжает логическую цепочку дальше. А что происходит с человеком (или группой людей), становящимся жертвой лукавого обмана или невольной ошибки? И чем тогда оборачивается иллюзия эксклюзивности для них и для «рекламного агента»?

И на эти вопросы я попробую сформулировать свои ответы во время расследования.

Работа со злонамеренными фальшивками или над непреднамеренными ошибками — сразу обозначим эту принципиальную развилку, чтобы ввести в повествование сущностно необходимый на некоторых его этапах радикал законного сомнения — концентрирует свои усилия не только на исключении из академического, культурного и рыночного оборота вещей неподлинных. Она еще и фиксирует КАНОН, выражающий себя в так называемых каталогах-резоне, консенсусе профильных специалистов и в экспозициях на ведущих музейных площадках, как правило сопровождаемых подробными, иногда монографического характера, каталожными материалами.

Одобрение или вежливый «игнор» — «уровень наших знаний не позволяет включить вашу вещь в каталог-резоне, подготавливаемый нашим институтом» — так лицемерно пишет сотрудник парижского института Вильденштайна, фатально обрушивая чьи-то «большие надежды», связанные с картинами импрессионистов. От аналогичных инстанций — «комитет Василия Кандинского» и «комитет Марка Шагала» — полностью зависит атрибуционная и коммерческая судьба рассматриваемых ими произведений этих знаменитых авторов. А от института Restellini выявление множества фальшивых Модильяни. В качестве гнусных подделок они изгоняются из музейно-аукционного «рая» заоблачных цен и гуманитарных иллюзий. Иногда речь заходит даже об их физическом уничтожении.

Признание произведения подлинным по умолчанию располагает его вне зоны подозрений, утверждает его как эталон и потенциальный музейный экспонат. На него ссылаются в качестве подтверждающего, комментирующего или опровергающего стандарта, он служит аргументом в нескончаемых дискуссиях и спорах. В особенности, если его безупречность визирована мнениями ведущих мировых знатоков творчества художника, архивными свидетельствами и данными специалистов-технологов.