— Мне очень хочется, но немного не по себе от этих магических способов выяснения истины. Они отчетливо попахивают серой. Никто к нам не явится «в дыму и пламени»? Кроме того, всегда есть соблазн разделить число так, как нам нужно. Выпадет семерка, а у нас 34. Дальнейший ход действий понятен. Может быть, в другой раз?

— Хорошо. Попробуем дома. Вы обратили внимание, что полтора часа мы беседуем только о символике картины, совсем не упоминая формальные характеристики? Разве что про полоски на воротнике вспомнили. И можем, дай нам волю, еще пару часов проговорить об этом. Помните, как она держит шнурок от сумочки, делая нечто вроде петли? Давайте я исполню сочинение на евангельскую тему про верблюда и игольные уши. А вы про петлю, удавившую Иуду. И, уверяю вас, при некотором сосредоточении и свободном полете ассоциаций нам будет что сказать об этом. Всякий образ является презентацией Вселенной, лежащей за его плоскостью. Это как будто отверстие или замочная скважина, и миллиарды душ стремятся проникнуть через эту дыру, чтобы донести до нас крайне важную информацию, прошептать недошептанное. Но они не умеют толком говорить на нашем языке, и дыра слишком мала, да и мы самонадеянны и глупы. Когда окажемся по ту сторону, то поймем, быть может, но будет поздно.

Или давайте увидим в этом ридикюле маятник и обсудим его таинственное мантическое значение. И колебания от любви до ненависти, от смерти до рождения. И наоборот. Все это напоминает детский калейдоскоп или «игру в бисер», в которой ограниченное количество разноцветных стеклышек за счет одного мыслительного движения полностью меняет картину своего расположения и его предположительного толкования. Видите, стоило мне процитировать Кавафиса с его стекляшками вместо драгоценных камней, как они немедленно появились в другом месте. Да и в каждой блестке, оказывается, содержится буква. А в каждой букве цифра. И все вместе они составляют множество комбинаций таинственных слов и непонятных аббревиатур.

Но дама, только что показывавшая нам картину, напротив, концентрировала все внимание на формальных характеристиках, делая на них акцент и фактически выстраивая на этом фундаменте логику атрибуции. Стыдно признаться, но критики формальной школы, придумавшие ярлык «формалисты», были в чем-то правы. Не по существу, а по форме. Как можно говорить о таком важном предмете, игнорируя или сознательно уплощая его содержательную и символическую стороны? Это не отказ от формального анализа, от мимесиса. Это дополнение к нему. Точнее, наоборот. Формальный анализ должен идти последним. И знать свое место. Если только в картине нет ничего, кроме формы. Можно запутаться в этих взаимных придирках и пониманиях их сути. «Сосуд она, в котором красота, или огонь, мерцающий в сосуде». Для нас художник — прежде всего медиум, открывающий окна и двери в иные миры. А для большинства людей это производитель очень дорогих и красивых обоев. Разве не так?

— Мне кажется, что у Заболоцкого в сосуде «пустота». Но ваш вариант по сути правильнее. В идеале сосуд должен содержать «красоту» и быть «прекрасным». Единство формы и содержания. Это касается беспредметной живописи даже в большей степени, чем фигуративной. Ведь за ней лежит видение катастрофы, распад видимого мира на первоэлементы и рождение новой Вселенной.