— Вряд ли. У Маркса внутри довольно пошлого сосуда, архитектурно напоминающего торт «Полярный» или одесский оперный театр, не красота, а бесчеловечное учение о классовой борьбе и прочие «наукообразные» кошмары. А у нас сновидения, свободные ассоциации и затаенные желания. И, кроме того, вы знаете, мы уже приехали. Во двор заверните, пожалуйста.

Должен сказать, что довольно непросто воскрешать в памяти «пустодорожную» болтовню тридцатилетней давности, совершенно не предполагавшую самой сутью своей быть запечатленной в вечности. Она выглядит дурацкой, наивной, хаотичной, претенциозной и бессистемной. Все равно, что пересказывать пьяный разговор в ночном купе или ни к чему не обязывающий треп с миловидной соседкой в салоне самолета. Я прекрасно помню, как в юности мы часами разговаривали с друзьями, но, убей меня бог, не могу воспроизвести и десятой части того свободного, порхающего пустословия.

Однако тональность старинного разговора с Шустером и его приблизительную разветвленную фабулу я помню до сих пор очень отчетливо, как и отдельные фразеологические обороты. А разговор о номерах и списках просто врезался в память как своеобразная напутственная инструкция к отсутствующему, точнее еще даже не изобретенному, техническому устройству. Я не предполагал, что когда-нибудь найду эту конструкцию или окажусь в ситуации, когда ее можно будет применить, особенно в «военных» целях. Однако прошла четверть века, и начатые некогда фразы, провисевшие в воздухе десятилетия, получили логическое завершение, а рутинная и, в общем-то, бытовая история закольцевалась самым неожиданным, просто невероятным образом.

Доехав до города, накурившись до одури какого-то особенного ВипЫП’а, который Шустер добывал даже в условиях полнейшего железного занавеса, и усевшись пить чай на увешанной разухабистым агитационным фарфором и некогда принадлежавшими Илье Машкову расписными подносами кухне, мы, разумеется, тут же залезли во все существующие и доступные справочники и каталоги, перевернули вверх дном подшивки журналов и именные указатели к различным сочинениям, включая биобиблиографический словарь «Художники народов СССР». В третьем томе этого издания, вышедшем в свет в 1976 году, мы обнаружили статью о Марии Марковне Джагуповой с ее довольно подробным жизнеописанием и списком основных работ.

Статья о Джагуповой из биобиблиографического словаря «Художники СССР» (с. 354–355)

Под 1935 годом значился «Портрет Е. Я. Яковлевой» (холст/масло, к сожалению, без указания размеров), и у нас не возникло ни малейшего сомнения в том, что несколько часов назад мы держали в руках именно эту замечательную вещь. Я, конечно, не до конца уверен, но мне сейчас представляется, что Шустер в тот раз впервые услышал это имя — Мария Джагупова. А он был знаком лично с очень и очень многими людьми, причастными к авангардному искусству, в обеих российских столицах и провинции. В начале 2000-х годов я изучал его переписку и мог составить впечатление о широте его контактов. Обозначало ли это незнание художника лишь тот факт, что Джагупова существовала весьма инкапсули-рованно, замкнуто и мало или совсем не общалась с друзьями молодости? Не знаю. Круг этих людей, как правило, был очень узок, и даже те из них, кто стремился вытеснить из памяти увлечения ранней юности и забыть обжигающие ужасом былых угроз и напастей имена, все равно оставались где-то поблизости.