Подумать только!

    Она улыбалась! Отвязала последний колокольчик, рассмеялась, подбежала, поцеловала меня.

    Я на нее и не взглянула.

    А она подобрала балахон, что перед началом игры сорвал с нее судья, но надевать не стала. Держа его в руках, подошла к моему господину, припала к его ногам. Помню взгляд, что бросила она на меня. Взгляд женщины, знающей, как она красива, как желанна, взгляд женщины, принадлежащей мужчинам, готовой, если им этого хочется, дарить беспредельное наслаждение.

    Я злилась. Я завидовала. А она смотрела на меня, как на наивную девчонку.

    Стемнело.

    Я сижу у жаровни. Рядом - упавшее дерево с белесой корой. Надломленный почти у самой земли ствол склонился к земле.

    Мясо уже поджарилось. Двое мужчин, сняв вертел с огня, опустили его на траву - резать. Скоро ужин. Хорошо.

    Я - у жаровни. Угли светятся в темноте.

    Подошли двое, встали надо мной. Я вздрогнула, подняла глаза. Схватив за руки, они поволокли меня к упавшему дереву. Швырнули на ствол спиной, головой вниз. Обезумев от ужаса, я ждала. Связали руки, закинули за голову. Вниз головой привязали к дереву. Тело мое вытянули, ноги - по сторонам ствола.

    -  Что вы делаете?! - отчаянно кричала я, чувствуя, как меня "крепко привязывают к дереву. Извиваясь, я молила: - Перестаньте!

    Привязали шею, живот, ноги - колени и щиколотки. Покрепче затянули веревки. Не шевельнуться.

    -  Прекратите! - умоляла я. - Прошу вас, остановитесь! Отошли. Я лежу, привязанная к дереву, и рыдаю:

    -  Отпустите, пожалуйста! Что вы со мной делаете? Чего вы от меня хотите? Нет! Нет!

    К жаровне подошел мой господин. Обеими руками в кожаных рукавицах вытащил из огня раскаленную добела металлическую рукоятку. Ну и жар! Даже в нескольких футах чувствуется!

    -  Нет! - что было сил закричала я. - Нет!

    Двое крепких мужчин держали мое левое бедро так, что пошевелиться я не могла.

    -  Нет, прошу вас! - заглядывая в глаза моему господину, рыдала я. - Прошу вас, нет!

    Вот так, беспомощная, привязанная вниз головой к поваленному дереву, я обрела клеймо рабыни Гора.

    Вся процедура заняла, наверное, всего несколько секунд. Безусловно, не больше. Наверняка. Но той, кого клеймят, уразуметь эту очевидную истину не так-то просто.

    Все дело в том, что секунды эти показались мне невыносимо длинными.

    В тело вгрызается раскаленный металл - и секунды кажутся часами. Вот он коснулся кожи - крепко, еще крепче, вот приник, словно целуя, а потом завладел мною без остатка.

    Я кричала, кричала без конца. Все ушло - осталась только боль, только эта мука, эта пытка, только раскаленное клеймо, шипя, неумолимо вонзается в кожу, только они, мои истязатели - мужчины. Были настолько милостивы, что позволили мне кричать. Такое одолжение на Горе в порядке вещей: девушке разрешается кричать, когда ее клеймят каленым железом. Но как только отняли от ее тела клеймо, как только оно навеки запечатлелось на ее коже, считаться с ее чувствами мужчины Гора больше не расположены. Теперь снисходительности от них не жди. В общем-то это и правильно. Кто она теперь? Меченая. Это происходит быстро - и опомниться не успеешь. Едва коснувшись кожи, металл впился в нее, проникая все глубже, неумолимо прожигая бедро. Сознание затопила боль. Я закричала. Что со мной делают? Как больно! Раскаленный металл шипел, выжигая на теле прелестную, изысканную рану. Запахло паленым мясом.