– Пусть будет пятьдесят кредитов, – сказала она.

– Шестьдесят. – Низкий голос, прозвучавший откуда‑то из задних рядов толпы, неожиданно прервал ее мысли.

– Семьдесят, – автоматически ответила матушка Мастиф. Чиновница на платформе быстро взглянула на толпу.

– Восемьдесят, – сказал неизвестный конкурент.

На конкуренцию она не рассчитывала. Одно дело – помочь ребенку за сравнительно небольшую плату, совсем другое – затратить неразумно большую сумму.

– Девяносто, будь ты проклят! – сказала она. Повернулась и постаралась разглядеть соперника, но не видела его за головами толпы. Голос мужской, властный, гулкий. Какого дьявола владельцу такого голоса нужен ребенок?

– Девяносто пять, – послышался голос.

– Спасибо, спасибо! Вас обоих благодарит правительство. – Чиновница говорила довольным голосом, лицо ее прояснилось. Оживленная и совершенно неожиданная торговля из‑за рыжего мальчишки разогнала ее скуку и озабоченность. Она сможет показать боссу счет лучше обычного. – Что скажете в ответ, мадам?

– Черт бы его побрал! – пробормотала матушка Мастиф. Она хотела повернуться и уйти, но что‑то удержало ее. Она разбиралась в людях не хуже, чем в товарах, и было в этом мальчике что‑то особенное, что‑то необычное, хотя она не могла бы сказать, что именно. А в необычном всегда скрывается выгода. К тому же этот печальный взгляд был беззастенчиво устремлен прямо в такое место в ее душе, которое она обычно скрывала.

– Дьявол, сто, и будь ты проклят! – Она едва выговорила эту сумму. Мысли ее метались. Что она делает здесь, забыв свои обычные дела, почему мокнет под дождем и торгуется из‑за этого сироты? В девяносто лет у нее не может быть материнского инстинкта. И слава Богу, она никогда в жизни не испытывала материнского инстинкта.

Она ожидала неизбежного "Сто пять", но в толпе началось какое‑то движение. Матушка Мастиф сгибала шею, пытаясь разглядеть что‑нибудь, сердясь на гены, которые сделали ее такой низкорослой. Слышались крики, гневные проклятия из десятка глоток. Слева, за дамой в пернатой шляпе, она увидела яркие мундиры жандармов, их плащи блестели в тусклом свете. Группа людей передвигалась гораздо энергичнее, чем обычно.

Матушка Мастиф повернулась и прошла вправо, к ступенькам, ведущим на платформу. Поднимаясь по лестнице, она на полпути оглянулась на толпу. Пурпурные мундиры скрывались за первой группой административных и торговых помещений. Перед ними подпрыгивала массивная фигура: кто‑то убегал от полиции.

Матушка Мастиф понимающе кивнула. Кое‑кому мальчик нужен совсем не в гуманных целях. У многих в этой толпе криминальное прошлое. Вероятно, кто‑то из собравшихся, возможно, платный осведомитель, узнал того, кто хотел купить ребенка, и известил полицию, а та отреагировала необычайно быстро.

– Значит, сто кредитов, – разочарованно объявила чиновница на платформе. – Кто‑нибудь даст больше? – Естественно, никто не дал, но чиновница делала видимость дальнейшего торга. Прошло несколько мгновений тишины. Чиновница пожала плечами и посмотрела на стоявшую на лестнице матушку Мастиф.

– Он ваш, старуха. – Больше не "мадам", сардонически подумала матушка Мастиф. – Заплатите и выполняйте все предписания.

– Я имела дело с правительственными предписаниями задолго до вашего рождения, женщина. – Матушка Мастиф, не обращая внимания на чиновницу и мальчика, повернулась и направилась в помещение конторы.

Внутри скучающий клерк взглянул на нее, бросил взгляд на надпись о продаже, появившуюся на экране его компьютера, и небрежно спросил:

– Имя?

– Мастиф, – ответила посетительница, опираясь на посох.