|
Тогда она решила по крайней мере сама заняться продажею склада. Дело приносило ежегодно десяток тысяч франков, и семья жила на них довольно широко, так как г жа Шанто любила устраивать приемы. Теперь она нашла некоего Давуана, который предложил следующую комбинацию: он купит у Шанто лесной склад за сто тысяч франков, но уплатит пока только пятьдесят тысяч; оставляя в его руках остальные пятьдесят тысяч, Шанто станут компаньонами Давуана и будут получать половину чистой прибыли. Давуан казался человеком предприимчивым, можно было надеяться, что, даже не расширяя дела, он сможет ежегодно выплачивать Шанто пять тысяч франков; а проценты с пятидесяти тысяч, вложенных в ценные бумаги, под обеспечение недвижимого имущества, равны трем тысячам; таким образом, ежегодная рента составит восемь тысяч франков. Имея такие доходы, можно терпеливо ждать, пока сын сделает карьеру и даст родителям возможность сменить свое бесцветное существование на нечто лучшее. Так и поступили. За два года до этого Шанто по случаю купил у обанкротившегося клиента домик на берегу моря в Бонвиле. Вместо того, чтобы перепродать его, как думала раньше г жа Шанто, она решила поселиться в Бонвиле и жить там, хотя бы до первых успехов Лазара на жизненном поприще. Отказаться от своих приемов, зарыться в глуши было для г жи Шанто равносильно самоубийству; но она уже уступила Давуану весь свой дом, и теперь пришлось бы где нибудь снимать квартиру. Она решила делать сбережения, упорствуя в своем замысле – с триумфом вернуться впоследствии в Кан, когда Лазар обеспечит себе видное положение. Шанто все одобрил. Ну, а его подагре придется привыкать к морю; кроме того, двое из трех врачей, с которыми он советовался, были столь предупредительны, что заявили, будто морской воздух должен благотворно подействовать на общее состояние больного. И в одно майское утро супруги Шанто, оставив четырнадцатилетнего Лазара в лицее, окончательно переселились в Бонвиль. Со времени этого геройского самоотречения прошло пять лет, а дела шли все хуже. Давуан пустился в крупные спекуляции, постоянно требовал ссуд, подвергал риску прибыль, а в итоге год заканчивался с убытком: В Бонвиле супруги Шанто жили на три тысячи франков в год, еле еле сводя концы с концами, так что пришлось продать лошадь и Вероника сама должна была ходить за огородом. – Знаешь, Эжени, – осмелился заметить Шанто, – если меня надули, то отчасти по твоей вине. Но она уже не признавала за собой никакой ответственности. Ей хотелось забыть, что союз с Давуаном – дело ее рук. – Как? По моей вине? Разве больна я? Не будь ты болен, мы бы теперь, возможно, стали миллионерами, – сухо ответила она. Всякий раз, как у жены в раздражении вырывались подобные слова, Шанто опускал голову, смущенный и пристыженный тем, что в его костях гнездится враг семейного благополучия. – Надо подождать, – пробормотал он. – Давуан твердо рассчитывал на удачу. Если сосна повысится в цене, мы получим целое состояние. – Ну и что с того? – вмешался Лазар, продолжая переписывать ноты. – Ведь мы и сейчас не голодаем… Напрасно вы волнуетесь. А по мне, так плевать на эти деньги! Г жа Шанто снова пожата плечами. – Ты бы лучше не плевал на них и не тратил времени на пустяки. Подумать только, она сама научила его играть на рояле! Теперь один вид нотных листов приводил ее в отчаяние. Последняя надежда ее рухнула: сын, которого она мечтала видеть префектом или председателем суда, вздумал сочинять оперы! Теперь он, как и она в свое время, будет бегать по урокам в погоду и в непогоду. – Вот отчет Давуана за последние три месяца… – снова заговорила г жа Шанто. – Если дела и дальше так пойдут, к июлю мы будем его должниками. Она положила свою сумку на стол и, вынув из нее документ, протянула мужу. Тот взял, повертел в руках и, не читая, положил на стол перед женой. |
